АссКЛит

Кожевник

Кабинет в котором проходит просмотр. Время просмотра
В помещении было душно и накурено. Во время просмотра в темноте кабинета слышалось, как люди вставали из-за стола, задвигали за собой стулья. Звуки их шагов: то шаркающих, то глухо стучащих, то звонко цокающих, но одинаково спешных перемещались по направлению к выходу. Ручка двери поворачивалась, и пасть яркого света за пределами кабинета проглатывала, растворяя в себе очередной черный силуэт человека и, насытившись, захлопывалась до следующего приема пищи.
- Тайм-аут! Тайм-аут!
- Может, прервемся ненадолго? – послышались вскоре голоса.
- Паузу! Ну, нажмите, б…дь, кто-нибудь, паузу, наконец!
Зажегся свет. За столом оставалось девять человек из двадцати, что были в начале просмотра. От возникшего света люди руками прикрывали раскрасневшиеся в духоте лица. На столе блестели стальные жетоны покинувших помещение. Под столом – измятые окурки, затушенные о ножки деревянных стульев, и пары ног сидящих людей. Расставленные в стороны, сомкнутые коленка к коленке, протянутые одна на другой, скрещенные, точно их хозяин оберегал себя от непрошенного проникновения в свою сущность энергетического вампира. Секунду длилась напряженная пауза.
- Ну её на х…! – Танченко вскочил из-за стола с такой резвостью, что стул отлетел из-под него на метр, опрокинулся и въехал спинкой в стену, треснув в каком-то месте. Со стены отбился кусочек голубоватой краски, с потолка осыпалось немного штукатурки. Более не говоря ни слова, Танченко бросил на стол свой жетон сотрудника спецгруппы и покинул кабинет. Хлопок двери, с удовольствием и явным аппетитом принявшей его, также просыпал бедную штукатурку.
- В п…ду, б…дь! – сказал Лайкин. Он взъерошил свои желтые волосы (брызги пота полетели во все стороны), встал и последовал примеру Танченко. Лицо, красное, как запрещающий сигнал светофора, и бесцветные глаза альбиноса Лайкина последний раз мелькнули перед присутствующими и вышли (вошли) в приветливо распахнувшуюся перед ним дверь.
Главный удрученно окинул взглядом сотрудников.
- Ну? Это все? Больше, надеюсь, потерь не будет?
Десять секунд была тишина. Сидящие за столом кто прятал лицо в ладонях, кто подпирал лоб кулаками, кто по-другому прятал глаза. От света, стыда, или страха… Непонятно. Первым «ожил» Пупсик, розовощекий толстячок в цветастой рубахе навыпуск, отставной офицер уголовного розыска, ныне практикующий частный детектив. Он убрал руки от лица, положил ладони на стол, сделал большой вдох-выдох, тоже прошелся глазами по лицам коллег, усмехнулся, убрал ладони со стола, там остались видны два мокрых отпечатка, и спросил:
- Так, так-так, хорошо. Ну, а где тут обычно ссут, Главный?
Главный кивнул в сторону той же двери двери.
- Я щас, – сказал Пупсик (с его лица не сходила странноватая болезненная усмешка), аккуратно поднимаясь из-за стола, придерживая стул, точно боясь, что получится так же неловко, как у Танченко. Выходя, поднял опрокинутый стул, который, вернувшись в свое привычное состояние, болезненно скрипнул.
- А где можно побле… – вдруг вскрикнул Власов, но не успел договорить. Он тоже вскочил, как-то вздрогнул всем телом, его хорошенько трухануло, Власов заметался по сторонам, издал странный утробный булькающий звук, и между его пальцев, плотно зажимающих рот, потекла неприятная струйка, за ней другая. Выбегая, он свободной рукой хватался и опрокидывал все свободные стулья. В этот раз от особенно громкого дверного хлопка штукатурки просыпалось еще больше.
- Еще кому-нибудь надо поссать, посрать, поблевать? Подрочить, может быть? – учтиво поинтересовался Главный, стряхивая с волос и сдувая с лацканов пиджака штукатурную крошку. – Простите, Полина Рустамовна, за такие откровения. В нашей работе, так сказать, на передовой, знаете ли, умеренно крепкое слово порой, благотворней воздействуют на состояние неуравновешенной психики офицерского состава, нежели что-то другое. Частые стрессы, шоковые ситуации, знаете ли?
Полина Рустамовна, сухая женщина в очках без оправы и погонах майора юстиции, приглашенная в качестве куратора из окружной прокуратуры, была бледна и недвижима. Лишь мелко закивала на реплику Главного. За столом кроме них оставались еще три человека «психически неуравновешенного офицерского состава» из разных отделов города, включенные в спецгруппу, все в капитанском звании: Родейко, Ступица и Тимурчан, маленький волосатый армянин, похожий на особь гималайского медведя подросткового возраста. Сейчас глаза его были красными и мокрыми от слез или попавшего в них сигаретного дыма. Дверь открылась неохотно, явно без удовольствия выпустила (впустила) в кабинет Пупсика.
- Разрешите?
- Входи, входи, Пупсик, как ты? Обоссался там? – не забыл уточнить Главный, в душе радуясь его возвращению. Пупсик, умытый и от этого посвежевший, занял свое прежнее место, очередной раз подняв разбросанные по кабинету стулья, и выложил в дополнение к лежавшим на столе жетонам еще один.
- Это Власова, – сказал он, – ему плохо, увезли его.
- Ну, что ж, – сказал Главный, – раз все здесь, и больше никто не придет, предлагаю продолжить. Родейко? Ступица? Вы как, настроены служить родине?
- Так точно, – закивали офицеры, внешне напрягаясь и как-то необъяснимо сжимаясь внутренне.
- Ара, ты?
Тимурчан закивал:
- Включай, родной, ара готов, ара всегда готов.
Внимание всех присутствующих без видимого энтузиазма переместилось на бледно-голубую стену, служившую экраном кинопроектора. Свет снова погас, и на замершем кадре стал виден край лезвия какого-то режущего предмета, возможно, хирургического предназначения, и еще непонятно что красно-черное кашеобразное в белых бликах яркого искусственного электрического освещения…

Всем знаком звук льющейся водопроводной воды, когда она сильным напором вырывается (выплескивается) из крана и разбивается (расплескивается) о фарфоровую раковину или эмалированную поверхность ванны, порождая бесчисленное множество брызг. Сильным напором, неудержимым. Или тем, кто служил в армии, бывал в наряде по столовой, наверняка знаком звук разливаемого первого блюда из огромного котла в алюминиевые бачки-кастрюли половником-переростком, представляющим собой такой же пятилитровый бачок, умело прилаженный гвоздями и скотчем к черенку от лопаты. Горячее блюдо врывается в бачок, бьется о его стенки, вырывается наружу, прочь из него, бесконтрольно и безудержно попадает на стол, находящиеся в окрестностях столово-кухонные приборы и предметы: такие же кастрюли, противни, другие предметы варочного цеха. Вот такой звук, звук выплескиваемой под сильным давлением жидкости и расплескиваемой и разбрызгиваемой во все стороны от столкновения с деревянной лакированной поверхностью стола услышали в темноте присутствующие в кабинете во время второй части просмотра.
- Е…ный в рот! – заорал Ступица, вскочил из-за стола и отбежал от него. Как устоял на четырех ножках его стул, непонятно, – сука! Б…дь! Ой, бля! Ну, п…дец, вообще! Ну!
Снова включился свет. Рвало капитана милиции Родейко, прямо сидя за столом. Его рвало на стол, на свои руки, он умудрился даже попасть на кисть руки сидевшего рядом Ступицы, отчего тот и подорвался с места в диком ужасе, стряхивая, на что ни попадя, по всему кабинету различные инородные тела, облепившие его руку и рукав форменного кителя. Розовый кусочек чего-то некогда съедобного размером с кукурузное зернышко, шлепнулся прямо на одно из стекол очков без оправы куратора из округа Полины Рустамовны и, оставляя мутный след, как аквариумная улитка, пополз вниз.
- Ой! – ойкнула Полина Рустамовна, вздрогнула, прикрыла нос, рот, сдернула очки и отвернулась. Ступица поспешил покинуть кабинет. Рядом с заблеванными жетонами на стол упал еще один, вмиг покрывшийся кислотными каплями желудочного сока Родейко и мелкими частицами не усвоенной его организмом еды.
- Фу, бля! Ёшкин кот! – фукнул Пупсик, тоже отворачиваясь и глядя на Главного. Главный ничего не сказал, только замотал головой, но в глазах его черным по белому можно было прочитать: «Ну, всё, п…дец, что с этим делать, я не знаю. Куда это годится?»
Ничего не сказал и Тимурчан. Он, зажимая рот обеими руками, во все глаза пялился на растекающуюся по столу лужу блевотины, произведенную капитаном Родейко, и мерзкие ее струи, и комочки пищи, все еще вырывающиеся у него изо рта в сопровождении громких рыгающих, булькающих, трубно-канализационных звуков, и не мог оторваться.
- Ара! – сказал Главный.
- Ара, ты чего? Тебе тоже того… плохо? – спросил Пупсик.
Тимурчан не отвечал. Он смотрел, как Родейко для какой-то цели изобразил облеванными рукавами на столе подобие кольца диаметром в полметра, безуспешно ограждающего распространение блевотины за его пределы. Получилась некая ванночка, в которую Родейко откровенно выворачивало. А он сам смотрел в нее, как она наполнялись тем, чем минуту назад был наполнен он сам, смотрел в нее, как в нечто зрелищное и привлекательное, и блевал, и блевал. И еще спазм, и еще. Желудок сжимается, сокращается и сокращается, раздувается и сжимается. И вроде бы, как бы, уже весь его прием пищи за истекшее время суток ползал и плавал перед ним в кислой зловонючей мерзости, а он все блевал. Уже сосуды в глазах полопались до беспредела, уже кусочки пищи перестали вываливаться из его рта, некоторые висели, приклеенные к зубам, он пытался их слизывать и быстро сплевывать, некоторые прилипли к языку и торчали на нем белыми и розовыми пятнышками. Родейко сплевывал, а изо рта все выливались и капали мутные зеленоватые капли и остатки желудочного сока, пополняя «бассейн» рвоты и впитываясь в рукава кителя.
Главный и Пупсик, сидевшие за столом по разные стороны от Тимурчяна, благодаря многим годам добросовестной службы в оперативном режиме правоохранительных органов и обладая отличной реакцией, смекалкой и интуицией, одновременно вскочили со своих мест, уже не обращая внимание на трещащие и падающие стулья, и едва, отпрыгнув на безопасное расстояние, стали свидетелями того, как мощнейший напор частично переваренной желудком армянина пищи вырвался на свободу из потаенных недр его организма на тот же несчастный стол, на те же осиротевшие жетоны спецгруппы, на те же Родейкины руки. Тимурчян нагнулся и навис над столом, а извергающаяся из него струя, изображая в воздухе изящную дугу, обрушивалась, в том числе, и на территорию, огороженную бортиками «бассейна» капитана Родейко. Казалось, что армянин нарочно целился попасть туда же, куда блевал коллега. Родейко, вдруг повел себя совершенно странным образом. Видя, что в его блевотину стала попадать чужая, визуально отличавшаяся по цвету и структуре от его собственной, к тому же, пачкая его рукав, одернул руку и стал вычерпывать из своего «бассейна» чужую «воду» и отправлять, отгребать ее на «армянскую» территорию…

Курилка Управления. После просмотра
- Должен был после просмотра доложить куратору материалы дела по этому «кожевнику», обо всех его нюансах и тонкостях, так теперь и докладывать некому. Сделал вчера все снимки, распечатки, ксерил до полуночи, а она… ну, хоть до конца досмотрела, молодец… уехала, – жаловался Главный единственному оставшемуся к концу просмотра коллеге, Пупсику.
- Да, Главный, ни к черту нервы у твоих нынешних. Да и подготовки никакой. Все на лицах написано. Только бухло да девки на уме, – сказал Пупсик, на его лице, точно приклеенная, была все та же неопределенная улыбка, – Побухать да потрахаться. Блюют еще. П…дец, какой-то.
- Да, блюют, п…дец, вообще, не говори, Пупсик! Не офицеры, а… не знаю… офицерьё какое-то! – сказал Главный.
- Нет, не тот контингент нынче пошел. Эх, не тот, Главный! – сказал Пупсик.
- Точно, Пупсик, куда ему до нашего! Эх! Не тот контингент.
- Не тот.
- Эх, не тот!

Неизвестное ярко освещенное помещение. Тоже после просмотра
- Свет, камера. Кожевник. Ну, что ж? Кожевник, так Кожевник. Пусть будет Кожевник. Мне даже нравится! – сам себе весело и добродушно сказал Пупсик и пожал плечами. Но вдруг в его лице что-то кардинально переменилось, будто смеющуюся маску комедии заменили трагедией. Лицо побагровело, его перекосила гримаса злости, черты сжались, огрубели, очерствели, приобрели некие остро отточенные, угловатые контуры.
- Кожевник! – вскричал он, вены на шее набухли, – Кожевник! Ха-ха-ха!
Воздух рассек взмах руки и лезвие режущего предмета, возможно, хирургического предназначения, со свистом по самую рукоять вошло в освобожденную от кожи голову сидящего перед ним привязанного к стулу человека.

Спи спокойно, заплатив налог
Сны смотри бюджетно -голубые
Что с того, чт с женщиной не смог
Важно процветание России!

Чтоб со всеми было по пути
Алгоритмы задавай простые
Жизнь прожить - не поле перейти
Главное - с единою Россией!

И живи, не вызывая смех
Мизерной, не западной зарплатой
Ведь страна - не баба для утех
Тем, кому не слишком много надо

Процветай могучая страна
ВВП удвоив и утроив
Посылай ЕС почаще на...
Будет проще.
Всё же Бог с тобою!

"ВОЗ РОЖДЕНИЯ"

"Если идея сначала не выглядит абсурдной, то она безнадежна"...
Альберт Эйнштейн

Спи, моя родная. Притомилась...
Я сейчас наклонюсь к тебе и услышу твое тихое дыхание. Ты устала, и сил твоих едва хватает, чтобы перевести дух. Так бежали...
Мы в безопасности. Да, я знаю, это ненадолго, но они сбились с нашего следа, а быть может, твой брат и его жена увели их за собой.
Любимая! Еще вчера я не мог даже и помыслить, что отчаюсь совершить такое, что мы бросим все, изменим всему, станем изгоями во имя самого главного.
Здесь темно и песок скрипит во рту, но это ничего. Главное, что мы в укрытии, главное, что в тебе зародилась запретная жизнь. И она кричит нам: "Я хочу увидеть этот свет! Не дайте им погубить меня!"
Ты всхлипываешь? Спи спокойно. Я постараюсь вывести нас к источнику, и утром мы напьемся. Главное - уйти подальше от гончих, от этой проклятой своры.
Спи, моя красавица! Как давно мы мечтали об этом маленьком существе, которое теперь поселилось под твоим горячим сердечком!
Не думай о преследователях. Да, они за тысячу коридоров узнают о нелицензированном оплодотворении. Узнают, загоняют жертвы в канавы-ловушки, хватают и волокут на съедение своим жирным, дебелым женам. Тем лицензии не нужны. Они жрут и плодятся, жрут и плодятся без ограничений. У них правильные гены, у них нет противопоказаний. Они рождены, чтобы жрать и плодиться, жить в роскоши и всеобщем почтении, а сами издают указы для распыления над городами препаратов, снижающих тягу к любви у простых жителей! Проклятие!..
Прости, вспышкой гнева я потревожил твой пугливый сон!
Так уж устроено мое воображение, что одновременно я пребываю на трех уровнях. Я фиксирую все, что происходит вокруг. Я размышляю о том, что необходимо сделать, и представляю нужные манипуляции. И есть еще один, самый загадочный, слой. Он присутствует всегда, где-то там, на задворках фантазии, фоном. Он прокручивает перед внутренним взором места, где я когда-нибудь в своей жизни бывал или которые видел хотя бы краешком глаза.
И вот теперь, любимая, когда ты спишь, я на одном из фонов прокручиваю события нашей с тобой жизни. События, которых не могло быть. Бред, полный прелести и горького сожаления по утраченному навсегда...
Это наше школьное знакомство.
Фон: [Школа - сборище молодняка, согнанное в определенное место для постижения необходимых для жизни навыков]
Это наши походы на речку.
Фон: [Река, пляж - место сбора особей, которые намерены отдохнуть, погреться и намочить себя в воде]
Это наша свадьба.
Фон: [Свадьба - ритуал, предназначенный узаконить спаривание особей противоположного пола с целью последующего выведения потомства]
Все это будто не с нами. Будто не с нами. Вязнет, закручивается в песчаном смерче. Я проваливаюсь...
...Любимая, ты спасла нас. Тебе приснился кошмар, ты вздрогнула, и мы успели услышать их приближение.
И снова бег, бесконечный бег по песчаным лабиринтам. Нам встречались другие ковыряльщики, и они готовы были стать нам помехой, но я расшвыривал их.
Не должно быть никаких лицензий! Мы свободны! Мы рождены для счастья! Всё достижимо, стоит только захотеть!..
...Но я допустил роковой промах: забыл о боковом коридоре. Истошный, полный горя, уничтожающий мою внутреннюю вселенную, крик жены лишь на мгновение опередил щелчок жвала гончей, сомкнувшегося у меня на шее.
Голова моя падала, а сам я, будто раздваиваясь, взлетал вверх, рос, изменялся. Я видел термитник сверху. Я больше не муравей! Я больше не жалкий муравей, но кто я?!

* * *
Уф! Ну и сон! Унизительный, катастрофический кошмар, длившийся всю ночь.
И как в насмешку над побежденными страхами - нахальное, буйное в своем утреннем веселье солнце третьего дня июля. То ли не земная благодать?!
Никаких лицензий, привидится же такое! Меньше нужно читать!
Никаких преследований! Мы же люди, черт возьми! Свободные люди со свободным выбором. Да и вообще в реальности у нас все совсем по-другому: чем больше семья, тем больше размер пенсии у кормильца. Всё продумано до мелочей!
Вот сейчас оденусь, умоюсь, позавтракаю и заеду проведать в больнице моего старшенького - бедняга родился с сердцем наружу, говорят, еще года два точно протянет! - и младшенькую, у ней синдром Дауна, но совсем-совсем легко выраженный!
А потом - на работу, в забой. В урановые рудники.

Финиш

Можно неожиданно столкнуться с кем-нибудь. Кто вызывает неприятные ассоциации. Особенно если он уже умер. Можно потерять что-то очень важное. Или кого-то. Даже лицо. А в классике – его часть. Можно стать свидетелем. И бояться мести. И ничего не уметь исправить. И никогда себе не простить.
Еще можно принять заменитель страха. Концентрированный – инопланетяне, монстры, маньяки, зомби, вампиры - сущности всякого вида, естественно злобные… Или воспользоваться шокотерапией – боевики, жертвы и трупы, трупы, трупы…
А бывает ещё во сне. Убегаешь, но окружают. Кричишь, но тишина. Пытаешься проснуться, но…
А ещё можно потерять сон.
Когда ты обретёшь… Точнее, когда страх обретёт тебя.

Кстити, классный конкурс - аж жуть!

Кстати, потрясный кошак на аватарке!

1
Купить ей подарок?
Если подумать, совсем не плохой выбор. Хорошие сапоги – качественный материал, известная фирма, модная модель. Вот только слишком красные. Ллойд прошелся по отделу, с деланным участием смотря на обувь. Что его беспокоит в этом цвете? Вообще него самого был темно-красный свитер и кепи, в котором хоть на быков иди. Но именно это сочетание… «Вам что-нибудь подсказать?» - участливо спросила молоденькая продавщица, приблизившись к нему. Опомнившись, Ллойд широко улыбнулся и ответил: «Хочу сделать подарок. Жене». Пока они оформляли покупку, Ллойд как-то понял, что ему так не нравилось. Когда-то в детстве он прочитал сказку об алых сапожках. После он, конечно, читал много всяких ужастиков и даже новости иногда, но такого кошмара никогда не встречал. Речь в сказке была о девочке, которая нашла, купила или приняла в подарок сапожки. А ещё, как обычно, там был бал, на который она и отправилась в обновке. Ллойд, которого в ту пору чаще звали Джей, ясно видел, как эта девчонка кружится, все на празднике уже утомились, а она кружится – не может остановиться. А дальше сапоги понесли её через город, деревни – через всю страну. Она плакала, кричала, а когда не осталась сил – упала, но сапоги продолжили тащить её дальше. Тут откуда-то взялся какой-то там принц и, конечно, спас девочку. Ноги ей отрубил. Интересно, он после на калеке женился? Но самое жуткое не в этом. Больше всего Ллойд испугался, когда прочитал, что отрубленные ноги продолжали плясать. А когда через (день, месяц, годы) девушка умерла – красные сапоги отплясывали на её могиле. «Спасибо за покупку!» - продавщица с улыбкой протягивала Ллойду коробку. Ничего не ответив, вдовец поспешил из магазина.
2
Пора спать. История рассказана - на сегодня хватит. Хватит этих сказок. Почему ты так их любишь, глупая? Почему ты сама из их странного мира? Спи, моя маленькая ведьма. Не бойся – это просто ветер. Спи, ведьмочка моя, я тебя не оставлю. Никогда больше.
В камине догорал огонь. Его последние отблески метались по комнате, вырывая у темноты то кипу старых книг, то потёртый диван, то бок резного шкафа. Деревянный, словно выросший из земли, дом вздрагивал под каждым ударом ветра. Осень наступала.
Ведьма спала на диване, легонько вскрикивая от каждой попытки ветра разбить окно. Мужчина сидел рядом, сжимая её ладонь, чувствуя испуганное биение этого сердца. Даже во сне она не могла забыть того, чем грозила им эта осень. Он теперь ненавидел осень. Желто-красную листву, тоненький лёд на утренних лужах, ветер с запахом сырости и дыма… Ветер, который рвался в их дом. Что-то необычное слышалось ему в этом стуке. Бросив взгляд на часы, которые она ему подарила на их первой встрече, мужчина направился к двери. Было без десяти шесть. Рановато для визитов.

Алексей почти добрался до воды. Через весь этот кошмар, через грязь и смрад он всё-таки дополз до реки – не зря он когда-то считался почти героем.
И вот когда спасительный поток был уже так близко, Ал остановился. Обмер. Его взгляд намертво вцепился в фигуру, стремительно приближающуюся к нему – полумертвому от жажды и ужаса.
У Ала мелькнуло что-то похожее на надежду – пусть, это будет человек! Ему, ведь, всегда в последний момент везло! Ал подался вперёд.
Существо, действительно, напоминало человека - отдаленно. Точнее, издали. Но вот оно приблизилось - необыкновенно быстро для обладателя такого перекошенного тела… Если тварь эта когда-то и была человеком, то тело его выкрутили словно мокрое бельё.
Слабенькая надежда Ала не сдавалась. Пусть, даже пред ним не человек, но обязательно что-то, то есть кто-то добрый. Это – эта тварь сейчас поможет несчастному!
Первый удар был нанесён шкурой – непонятное создание покрывала грязно-серая ужасно жесткая на вид щетина. Надежда Ала пошатнулась. Следующий удар ей нанесла голова твари – уж точно не человеческая. Она напоминала то ли собаку… Да нет, голова монстра была крысиной!
И как Ал сразу не разглядел длинный отвратительно розовый хвост? Это надежда закрыла ему глаза, но теперь глаза закрывать нужно было ей – последняя надежда оставила «героя». Впрочем, как и все друзья.
Теперь ничто не мешало Алу оценить, что крыса больше и намного сильнее его самого. Вот она остановилась перед ним. Отвратительный нос монстра жадно втягивал дыхание жертвы. Чувствовал ли он её страх? Без сомнений. Так они и стояли друг напротив друга: Ал и человекоподобная крыса.
Теперь он мечтал лишь о смерти. Однако существо не спешило его прикончить. Оно скалило желтые клыки, с которых падали капли то ли слюны, то ли яда, шевелило тоненькими усами и издавало какие-то утробные хрипы, видимо, рычало. Не в силах больше выносить отвратительной близости этой твари, от которой шла вонь тухлого мяса и чего-то похуже, Ал отступил на шаг. Существо дернуло мерзким хвостом, но вместо того, чтобы броситься на жертву, взвыло. Этот вой пронзил Ала не хуже отравленного клинка. Но хуже всего было то, что в ответ на этот призыв вся равнина словно всколыхнулась. Со всех сторон к Алу поползли такие человеко- крысы. Ещё больше, его отвратительней первой они окружали его.
Ал не мог больше их видеть, не хотел слышать их угрожающий рев, у него осталось только одно желание – сдохнуть. Чтобы умереть, как это бывает с людьми, сил уже не было.
Прошло какое-то время. Какое-то подозрительно долгое время…
Боясь поверить, что его ещё не растерзали, Ал приоткрыл глаза. Тьма крыс перемешивалась вокруг него.
Боясь поверить… Потому, что он страшился этого хуже самой постыдной и болезненной смерти! Эти чудища оставят его здесь?! Навсегда…
А чудовища куда-то уходили нескончаемым потоком. Нет, они явно не собирались сторожить неудачную жертву. Человекоподобные крысы хлюпали через недавно чистую реку, вода в которой уже превратилась в зловонную грязь.
Словно повинуясь инстинкту, Ал прошёл несколько шагов в крысиной ватаге. Очнулся он от терзающей изнутри жажды. Пить хотелось до смерти. Алу ясно представилось, как он глотает слякоть, как его выворачивает, но он опять хлебает это, блюёт и снова глотает…
От непереносимого отвращения Ал упал на колени. «Лучше бы умер тогда», - послышался ему странно знакомый голос, но тут на миг Ал увидел своё отражение в отравленной воде.
Алексей глянул на себя – на точно такую же крысу.

ПРОЛОГ

... Чудовищно оглушительный взрыв раздался в тот момент, когда я находился в туалетной кабинке самолёта.
Всего лишь минуту назад, уютно расположившись в кресле комфортабельного салона и рассеянно глядя в иллюминатор, я пребывал в полной безмятежности. Казалось, полёт протекал в привычном режиме, и никаких предпосылок для его внезапного завершения вовсе не предвиде-лось. Всё было как всегда, пассажиры вели себя спокойно: кто-то читал, кто-то мирно дремал. Миловидная стюардесса с фигурой топ-модели в умопомрачительной миниюбке катила впереди себя столик с различными яствами на самый взыскательный вкус. Словом, в бизнес-классе меж-континентального лайнера царила самая обыкновенная атмосфера без малейшего намёка на катастрофу, которой, как правило, предшествует множество предварительных признаков.
Стандартная ситуация изменилась настолько внезапно, что вряд ли кто-либо из неполных трёх сотен пассажиров успел осмыслить её трагичность...
Моментальная разгерметизация салона на высоте 10000 метров, где смертельная нехватка кислорода, минус 50-60 градусов за бортом, да ещё и сама скорость лайнера никому не оставила шанса даже помолиться напоследок. При такой совокупности факторов гибель всех участников полёта наступает мгновенно, тем более, если самолёт на полном ходу разваливается на части.
Мне повезло несколько больше, чем остальным, поскольку я находился почти в герметичной капсуле, отброшенной силой взрыва куда-то вверх. Холода досталось с избытком и на мою долю, но удушья не было, а потом началось бесконечное падение куда-то в бездну.
Как долго оно продолжалось – не знаю, но, казалось, целую вечность. По крайней мере, этого времени вполне хватило на то, чтобы понять: мой жизненный путь завершился. Точнее, завершится, как только я достигну земли, и произойдёт тот неизбежный смертельный удар об неё, после которого наступит окончательная развязка...
Это было чётко осознанной перспективой, прискорбной, но неотвратимой. Иных вариантов, увы, не предвиделось, хотя и считается, что у каждого человека всегда есть право выбора, что безвыходных положений никогда не бывает.
Реальное ощущение свободного падения по своей прелести может сравниться только с оргазмом, тем более, столь затяжное. Всегда люто мечтал испытать подобный аттракцион, но, естественно, с благополучным его завершением.
Стремительный полёт по вертикали, навстречу притаившейся внизу смерти, как это не парадоксально, имел свой неоспоримый плюс: каким-то непостижимым образом в сознании замелькали самые основные вехи прожитой жизни. Прямо как кадры в кино: тут были и взлёты, и падения, победы и ошибки – буквально полный спектр всего жизненного пути. И даже нашлось место совсем уж праздному любопытству: а что, всем уходящим в небытие такое удаётся?!
Но ведь и это не всё! Ещё удалось вспомнить о многочисленных прочтённых публикациях разных авторитетных авторов о существовании жизни после смерти, казавшихся мне ранее не слишком убедительными, однако имеющими некий смысл. А сейчас, в преддверии грядущей неотвратимости, ох, как хотелось бы верить хотя бы в сотую долю всего этого!