АссКЛит

В принципе мне рассказ понравился. Только не понятно, чего ж охотники то с ними не пошли на разбойников, ведь не так уж последних то и много было.

-Вот еще! - Воскликнула Умила в очередной, наверное, десятый раз.
Они шагали хвойному лесу, обходили в темноте неохватные стволы. Под сапогами хлюпал мох. Настала ночь, через густую хвою виднелось черное небо со звездами. Впереди виднелся холм, на нем, надеялся Верн, будет не так сыро.
-Почему мы должны уходить? Ведь Ясур оставил отдыхать, пообещал ужин! - Не унималась девушка, в темноте видела плохо, поэтому часто натыкалась на стволы или получала веткой с колючей хвоей по милому личику.
-Потому что Черен, хозяин башни, так сказал. - Ответил Верн жестко.
-Ты мог бы поговорить с Череном... - Обиженно сказала Умила.
-И получить заклятием в морду от разозленного колдуна. Кто любит, когда отрывают от дел?
-Я думала, что ты мужчина.
-А я – что иду с девушкой, а не сварливой привередливой старухой.
На холме оказалась суше, сапоги подминали сочную траву, под ней – сухая земля. Верн насобирал хворосту, Умила устроилась на дряхлом пне, личико уткнула в колени, плечи подрагивали от рыданий.
-Сейчас посмотрим, что за гадость нам дали. - Пробормотал Верн, тряся открытой склянкой над хворостом.
Бурый порошок сыпался неохотно, липкими комками. Когда на хворост упала искра, выбитая Верном, полыхнуло и громыхнуло так, что на мгновение ослеп и оглох.
Очнулся на земле, Умила яростно хлестала по щекам, капала на грудь горячими девичьими слезами.
-Живой? Живой?!
-Да живой я... - Буркнул Верн.
Умила помогла подняться, Верна покачивало, перед глазами носились черные круги, в нос лез горелый запах собственных волос. За спиной яростно гудело, трещало, словно медведь ломился через кусты.
-Смотри! - Ахнула Умила.
Верн резко обернулся, прикрыл глаза ладонью: пламя огромного костра в полтора человеческих роста слепило, волны сухого жара вмиг высушили мокрую одежду.
-Ну и порошочек нам подсунули. - Буркнул Верн.
-Что же там горит? - Воскликнула Умила. - Ведь хвороста было – охапка.
Костер радостно ревел, освещал холм, как светило – днем, хотя уже глубокая ночь, на черном небе звезды и луна. Пламя в полтора человеческих роста, казалось, слизнет верхушки высоченных елей и сосен. Трава на расстоянии пяти шагов выгорела, земля стала сухой, чуть ли не красной.
-Ладно, чего на диво смотреть, давай спать. - Рассудил Верн и повалился в почтительном отдалении от костра: и тепло, и бока не подпалишь.
Умила улеглась поодаль, но голову повернула так, что можно было рассмотреть милое личико, а рубаха задралась выше колен будто сама собой.
Костер ревел всю ночь. Верн вставал, дивился на пламя без дров и ложился опять. Спал чутко, нос и уши подрагивали, даже от шебуршания безобидной мыши в сорока шагах тянулись руки к оружию. Поэтому, когда недалеко тихо звякнул металл, веки резко распахнулись, мышцы затвердели, пошли буграми.
Вскакивать не спешил, только напрягся, как рысь перед прыжком. Томительно тянулись мгновения, рядом благостно посапывала Умила, плямкала во сне. Костер постепенно затухал Небо стало бледно-голубым, слабые утренние лучи робко прорезали прохладный воздух.
Кусты в трех шагах зашелестели, Верн прыгнул туда из положения лежа, мышцы затрещали от натуги, в ладонях будто сам очутился двуручник. На место, где лежал, упала сеть, тонкая и очень прочная, вторая опутала Умилу – девушка даже не проснулась, только заплямкала громче.
Верн рубанул по кустам, клинок легко рассек ветки и тело в кольчуге, на зеленые листья брызнула алая кровь. Сбоку подскочил враг, ткнул мечом. Верн увернулся, крутанул клинок. Двуручник описал короткую дугу, голова с перекошенным лицом полетела в кусты. Верн развернулся на звук, отбил выпад, но в следующее мгновение на затылок обрушился удар, в глазах потемнело. Ноги подломились, рухнул на горелую землю.
Ткнул клинком наудачу. Сверху навалились сразу несколько врагов, Верн успел здоровенными кулаками сломать одному нос, другому челюсть, как по голове ударили повторно. Провалился в забытье.

2
Я вышел на улицу, под вечернее небо.
Бесцельно зашагал по пустой улице. Мысли несутся рваным сумбурным потоком, налезают одна на другую. Я и не заметил, как начал рассуждать вслух, размахивать руками, что-то доказывать. Остановился и рассмеялся: только что был разговор об устаревшем Достоевском, а теперь веду себя, как Раскольников.
Работа. У каждого человека должно быть дело, которому посвящает большую часть жизни. Кто-то вырезает фигурки из дерева, другие собирают фантики… Но это пускай делают те, кто на большее не способен. А я хочу изменить мир. Хотя бы не изменить, а чуть повернуть его движение в сторону, которую считаю правильной я.
Навстречу идет молодая девушка. Современная: глубокий вырез на мини-топике, короткая юбочка, только подчеркивающая оттопыренную попу и длину ног, ярко сверкают белые трусики. Она томно изогнулась, активнее задвигала бедрами. Я почти ощутил под ладонями молодое податливое тело, за право обладать которым дерутся молодые сильные мужчины… Не топорами, конечно, для недалеких сейчас силен тот, у кого денег больше. (Другой вариант двух предложений перед скобкой: Я почувствовал зов молодой самки, облако ее феромонов, от которых самцы возбуждаются, набрасываются скопом, дерутся за право оплодотворить…)
Я повернул голову в другую сторону… Дура, как будто нужна ты мне. Не понимаешь, что я не такой, я особенный. Ощущение причастности к творению истории, изменению человечества намного круче оргазма. Мне не нужны удовольствия похотливого тела, верней нужны, но я их умею ограничивать. Я прошел мимо, даже глаза не скосил. Спину обжег обидчивый взгляд.
Все-таки есть некоторые запреты, которые нельзя нарушать даже в этот век крушения моральных устоев. Душу согрела уверенность, что в будущем, каким оно видится мне, таких расстреляют без жалости. Потому что человек тем и отличается от животного, что помимо телесного начала в нем есть и духовное, которое должно преобладать над телесным.
Я осторожно всунул ключ в скважину, замок все-таки звякнул. Я тихо вошел, не захлопнул, а притворил дверь. Родители уже спят, а мать просыпается от любого шороха, срабатывает древний инстинкт – защищать территорию, даже если это всего лишь кровать. Отец спит, как бревно, хоть кувалдой бей – не проснется.
Я прошел в свою комнату, запустил компьютер. Пальцы привычно легли на клавиши клавиатуры, мысли в голове выстроились в стройный ряд. Пора менять мир. Путь долог, приходится работать каждые сутки, глаза слипаются от недосыпания, но ощущение причастности к Великому подстегивает, придает сил. И пускай другие в это время пьют пиво, лапают податливых девок или беззаботно спят в теплых постелях. Я-то знаю, кто будет править миром.

Сердце стучит тяжело, надсадно, словно бегу марафонскую дистанцию с Атлантовой ношей на узких интеллигентных плечах. А это работает мозг, жрет энергию в виде АТФ... нет, он, вроде, глюкозу любит.... А, черт с ним, биолухом никогда не стать. Взгляд уперся в монитор, как таран в ворота, пальцы судорожно щелкали мышкой, елозили ей по коврику.
Папе Римскому, видите ли, вздумалось крестовый поход объявить. У меня армия мятежников усмиряет – откуда только берутся! - а если не послать крестоносцев – от церкви отлучить могут. Я с обливающимся кровью сердцем взял несколько отрядов с юго-западной границы, там испанцы шныряют здоровенными армиями, то ли вторжение готовят, то ли посто пугают.
-За кого играешь? - Раздался голос сзади.
Я развернулся, старое, но привычное и удобное кресло протестующе скрипнуло. За качественной баймой, как и за хорошей книгой, время летит незаметно, ощущение, будто выпадаешь из реальности. Глянул в окно: глубокая ночь, в соседнем доме только пару окон горит, на черном небе тускло светят звезды. По стеклу барабанили капли: ранняя осень.
Возле кресла стоял отец, улыбался: у самого дел невпроворот, и исследования проводит, и студентов-раздолбаев учит, но стоит появиться свободной минутке – за комп, щелкает на любимую байму.
-За французов. За русских почему-то нельзя сразу. - Вздохнул я, пальцы щелкали мышкой словно сами, с мятежниками пускай рыцари расправляются, а здесь наймем требушет, или как его там правильно, на катапульту похож – пора хапнуть пару замков. Тяжелые камни требушета разрушат любые бастионы.
Взгляд уперся в экран, скользнул по длинным границам, крепкостенным замкам и богатым городам. На мгновение грудь расперло от восторга: моя, моя империя! Сколько часов создавал, укреплял, расширял...
-Каким дураком надо быть, чтобы это – это! - называть игрой. - Воскликнул я.
-И даже не пытаться попробовать, обзывать детской. - Кивнул отец. - На Западе... да и в восточных странах геймеры – большей частью взрослые, попадаются и седые старики. А мы, Россия, Русь – как всегда в хвосте плетемся.
-Пойду прогуляюсь.
-Дождь. Зонт возьми. - Рассеянно ответил отец, он у меня РПГэшник, видно, прогнозирует, как дальше повернет сюжет, ведь настоящая РПГ – прежде всего сюжет, персонажи и отношения между ними, а уж потом прокачка.
Я набросил куртку, схватил зонт. Дверь закрыл осторожно, словно фарфоровую: мать давно спит. Погулять не получилось – дождь превратился в ливень, лужи того и гляди из берегов выйдут, смоют нафиг.
Я вдоволь настоялся на крыльце под зонтиком, подышал свежим воздухом. Ноги уже понесли обратно, в подъезд, как окликнули:
-Егор! Погоди!
Я всмотрелся в темноту, взгляд уцепился за прогибающийся от мощного ливня зонт, потом – за лицо Максима Викторовича, близкого друга отца и семьи, бывшего десантника и заядлого охотника. Он высокий, статный, жилистый, черты лица грубые, мужественные, взгляд пронзительный, чуть ехидный.
-Здравствуйте!
-Здравствуй. Как дела?
-Да нормально. Пойдемте в дом?
-Конечно. Тут и продрогнуть можно!
Я улыбнулся: Максим Викторович – охотник, и в минус пятьдесят ему вольготно.
Когда ключ скрипел в замке, гость спросил:
-Ты говорят моральные нормы отринул? Ведь заядлым моралистом был, даже низкое декольте для тебя – разврат, а сейчас девушки голыми ходят...
-Ничего я не отринул. - Чуть обиделся я, не люблю, когда судят и обвиняют без твердых оснований. - Просто время идет, моральные ценности меняются... и я вместе с ними. Классика тоже была актуальна, сейчас другое время, другие проблемы, другие... моральные нормы.
Дверь, наконец, открылась. Максим Викторович поздоровался с отцом, я повел гостя на кухню, ступали как можно тише: мама спит, а двери тонкие, любой шелест слышно.
-Получается, совокупляться с кем попало – морально? - Спросил Максим Викторович, когда я усадил его за стол на кухне, подал большую кружку ароматного чая.
Отец, сказав, что сейчас придет, ушел в свою комнату.
-Черт его знает! - Воскликнул я в сердцах. - На развилке всегда тяжело, путей много, а правильный... не один, конечно, тогда все было б просто, правильных много, только с разной... степенью правильности, что ли.
Помолчали. Максим Викторович прихлебывал чай, я нарезал хлеба, колбасы и сыра, нашлась пара помидор.
-Недавно Петю видел. - Сказал гость.
-Петра Петровича? Как он?
-Все с классикой носится. - Покачал головой Максим Викторович. - Недавно сообщил радостный: молодежь к Лермонтову тянется, к корням-истокам возвращается!
-Фигня. - Отмахнулся я, дожевывая бутерброд. - Во-первых, модно, во-вторых, Лермонтов – отнюдь не Пушкин, уж тем более не Достоевский, Толстой, Чехов...
-Я ему и втолковывал. - Кивнул Максим Викторович. - А он уперся, того и гляди копытом стучать начнет.
Зашел отец, потянулся к чаю и бутербродам. Я осторожно вышел, плотно прикрыл дверь. Теперь только у утру наговорятся, а банка кофе, как и холодильник, опустеет.
Я устроился в удобном кресле, мысли текли вяло, размеренно.
Вообще-то работать ночью не люблю, спать охота, но сейчас пришло вдохновение. Руки потянулись к мышке и клавиатуре. Нет, я не писатель и не поэт, работа у меня другая. Но вдохновение может прийти и к сантехнику. Ка-ак нагрянет, а сантехник унитаз по-особенному поставит, розовую каемку приклеит-нарисует. Вдохновение – образ, даже в искусстве, самой насыщенной образами деятельности, большая часть произведения – нудная и доведенная до автоматизма работа. А образ – всего лишь несколько процентов книги или картины.
Вдохновение приходит само, внезапно, хоть не зови иногда, а нудную работу приходится делать через силу. А какому сантехнику нравится ставить одинаковые унитазы в одинаковые туалеты? Так что настоящий писатель или художник – обыкновенный сантехник на более высоком уровне, выполняющий одно и то же много раз с небольшими вкраплениями нового.
Несколько часов прошли в утружденной работе. Лоб покрылся испариной, глаза заслезились, а в висках застучало молотами. Я сохранил файл, походил по комнате, помахал руками. Сердце забилось ровнее, желудок голодно заурчал. Во время активной работы мозг просит есть, желательно калорийного и с сахаром, вот и бегаю на кухню за печеньем. Иногда мама сжалится, поставит глупому блюдце с вкусненьким перед монитором.
Заглянул на кухню: отец с Максимом Викторовичом жарко спорят, хлебают крепкий и горячий кофе, как холодное пиво в душный день. Я с сомнением глянул на быстро пустеющую банку кофе, насыпал в кружку, кипяток залил с шипением. В нос ударил бодрящий аромат, я набросал сахара, тот растворился сразу - черный напиток жгучий, горячий.
-Егор, - остановил в дверях отец, - а как ты смотришь на космополитизм, идею объединения в единую нацию, государство?
-А черт его знает... - Ответил я, уселся за стол, руки потянулись к чудом оставшимся бутербродам. - С одной стороны, каждая нация - индивидум, загонять их в общее стойло – то же обезличивание, убийство индивидуальности, с другой, разногласия между странами, народами переходят в конфликты, которые отбрасывают, как и любая война, назад в истории, развитии. Человечеству нужно общее государство. Наука, искусство, культура – рванут вперед.
-А кто встанет во главе? - Спросил Максим Викторович с ехидцей. - Глупо думать, что все объединятся добровольно, из единственных и неповторимых превратившись в пальцы сжатого кулака.
Я пожал плечами. Куда не посмотри – везде плохо, то Заокеанская Империя, то непонятные китайцы.
-Хотелось бы увидеть Родину-Матушку в главе, - сказал, выходя в коридор, - но сейчас такой кризис... и идеологический, и экономический...
Развалился на кресле. За окном – темнота, в соседнем доме горит единственное окно. Дождь накрапывает потихоньку, но того и гляди перейдет в ливень.
Щелкнул на байму. Испанцы с португальцами союз заключили да на меня поперли. Посмотрим, как устоят против моей империи!
Очнулся под утро. Мокрый асфальт за окном блестел от утренних лучей, через открытую форточку врывался свежий воздух. Испанцы с португальцами давно повержены, растоптаны, как и миланцы с сицилийцами, теперь воюю с Польшей. С десяток битв отгремело, здоровенные армии лежат трупиками, а вражеские крепости стоят, как ни в чем не бывало. Пальцы норовили щелкнуть на передачу хода, продолжить творение истории, но усилием воли остановился, сохранился и вышел.
Взгляд пробежал по ярлыкам байм, гордо вычленил особо интересные и красивые. Баймы – новая веха в искусстве, не больше и не меньше, уже давно используется разветвленность сюжета, множество концовок, от хэппиэндов до глубокомысленно-неоднозначных. Отдельные баймы вообще выделяются полной свободой, например, забросили тебя, космодесантника, на планету враждебных горилл-фашистов, поставили задачу: убить вождя, по совместительству главгада, Дурдура, как хошь выполняй: хоть с базукой на плече, хоть тихо и незаметно, хоть скупи всех нафиг!
Взгляд опустился в правый нижний угол дисплея – ого сколько времени, до полдня недалеко! Ладно, пара суток без сна – не беда, щелкнул на скромненькую папку «Работа». Какой я писатель! Литература – прошлое, баймы – будущее. А я в будущее на всех парах стремлюсь, поздно писателем становиться.

Я сел на скрипучий от старости стул, кисти привычно легли на подставку клавы, а пальцы уперлись в тугие кнопки. (Недавно смотрел отрывок сериала, пока чай в зале пил. Там какой-то жутко выдающийся писатель печатал… на машинке! Такой древней-древней, затертой. Я чуть из кресла не выпал: все с ноутбуками, цифровыми видеокамерами, а этот ретроград… Благо, хоть дочка в очередной серии купила несмышленому ноутбук. Есть хороший и удобный мотоцикл, а дурик на дореволюционном велосипеде катается. Писатель должен быть впереди планеты всей, ведь в будущее зрит, ответы на глобальные проблемы ищет!) За окном, разукрашенным холодом, ярко и холодно блистали огни проносящихся машин, высоких фонарей. Хлопья бело-серого снега то и дело уносились порывами злого северного ветра. Одна рука осталась на клаве, а другая легла на мышку, защелкали кнопки, затренькало колесико…
-Искрен, иди сюда!
Да-да, так меня зовут: Искрен. И происходит имя от «искренний», а не от «искры», как некоторые подумали…
Чертыхнулся, системник мигнул прощально. Голые ступни прошлепали по коридору, я остановился в дверном проходе. Посреди зала – стол с салатами, закусками, салфетками, хлебом, опять салатами. Желудок просяще заурчал. Лампы потушены, горят только свечи, заливают новою скатерть толстым слоем парафина. Телевизор орет привычно, обыденно. На раскладном диване сидят мама с папой, чего-то обсуждают.
-За стол будем садиться, въюноша, али как? – Весело спросила мама.
-Тут такое дело: Новый год, чтоб его, скоро наступит! – Подхватил папа.
Я прищурился, кое-как разглядел в полумраке циферблат стареньких часов: двадцать минут двенадцатого.
-Сейчас, сейчас. – Откликнулся я. – Вы начинайте без меня.
За мгновение очутился на любимом стуле перед компьютером, мышка уже елозила по коврику, а очередная страничка загружалась медленно-медленно, то ли ветром чего-то сорвало, хотя все кабеля вроде под землей, в коллекторе (тогда уже канализация с непотребным виновата…), то ли народу в сети много, канал и так трещит. Хотя какой дурак будет по страничкам в Новый год шарахаться? Видно, не один я такой…
На форуме толпа флудерастов захламила очередной раздел. Чем с баранами бороться? Кто-то, что марийцы – самый сильный и могущественный народ на свете. У него спрашивают: «Кто-кто? Мы о таких и не слышали…» А он в ответ: «Древние марийцы били древних славян и…» Где сейчас потомки славян, а где марийцев? Одни создали огромную державу, заокеанская империя до сих пор боится, а другие просто исчезли, ассимилировались. Показатель силы нации – величина подконтрольной территории.
-Искрен! Уже половина! – Донеслось из зала.
-Иду!
Я прибежал и плюхнулся в кресло. В зале темно, скупо освещают свечки да орущий телевизор. За окном набирал обороты снегопад, блистали огни. Руки потянулись к салатам, мама с улыбкой подкладывала, подкладывала… но я защищался, как мог – желудок-то не резиновый! А и из салатов люблю простой оливье.
-Бутылку, бутылку открывайте! – Торопила мама.
Папа вытащил из-под стола шампанское, хорошо потряс, отмотал проволоку и… пробка осталась на месте! Потряс еще – тот же результат. Потащил пробку, дернул – ни в какую.
-Хорошее шампанское. – Воскликнул папа.
-Евреи закрывали. – Согласился я.
-Скорей, советские граждане посылку в капиталистические страны готовили: ничего буржуям не достанется!
Сколько мы эту бутылку ни мучили, нихрена не получилось… Спасла положение мама, поддев пробку ножиком. Громко хлопнуло, свистнуло, будто Давид подарок Голиафу из пращи пульнул. Пробку умудрилась сшибить картину со стены, а пенящееся шампанское пролилось на пол. Мама только рукой махнула: по телику - президент.
Слушаешь дядьку и не знаешь, что сделать: то ли рассмеяться, то ли отвернуться стыдливо. Так же врал Сталин в сорок втором, мол, тылы у нас крепкие, на фронтах одни победы, только немцы чего-то полстраны захватили, а валенок и патронов всё не хватает…
Так и сейчас: зарплата у нас поднялась (только инфляция ее не ждет, ускакала вдаль – хрен догонишь), демократия продвинулась (ага, приняли закон, по которому любого, ругающего власть, можно загрести по статье терроризм), положение упрочнилось (китайцы, Ислам и юсовцы как давили со всех сторон – так и давят, русский колосс шатается без единой идеологии, чего упрочнилось-то?). И так далее.
Забили куранты.
-Искрен, загадал желание?
Я отмахнулся, сначала загадаешь желание, потом в приметы поверишь, там до гороскопов недалеко… но прошептал:
-Испытаний побольше бы.
Гимн. Опорожнили бокалы, шампанское прокатилось прохладной волной по пищеводу. Все, таинство праздника соблюдено, теперь можно веселиться и напиваться до зеленых чертиков… или черных, кому как.
Я чмокнул маму, кивнул папе и ушлепал босыми ступнями в свою комнату. Зазвонил телефон.
-Да? - Спросил нетерпеливо.
-Искрен, долго тебя ждать?
-Выхожу уже!
Одеться – минутное дело, прощально пискнул комп, экран потух. Когда натягивал ботинки в прихожей, мама крикнула из зала:
-Ты надолго?
-Если б я сам знал, мам…
-Хоть по подворотням не ходите.
Хлопнула дверь, в нос ударил неприятный (мягко сказано, конечно) запах российского подъезда, в который столько всего намешано… подумать страшно, а боле мерзко.
Только вышел на крыльцо, как невольно присел: над головой грохнуло, будто взорвалась всамделишная граната, а в ушах ощутимо зазвенело. Темное небо прочертила одна ракета, другая. Опять грохнуло, рассыпались разноцветные искры. Порыв ветра бросил в лицо охапку снежинок. Снегопад закончился, воздух чистый от мороза. Скоро я уже шагал по улице, среди веселящейся и гомонящей толпы. Привык к постоянному грохоту, но все равно удивлялся: «Уж не Тополь ли запускают? Или юсовцы начали захват, плюнув на русскую непредсказуемость? Ведь хотели потихоньку задавить информацией, идеологией…»
Ноги на автомате свернули в темный двор, после ярких разрывов в ночном небе, ослепительных огней проспекта глаза ослепли от мрака, на ощупь нашел ручку двери подъезда. Лампочки выбиты лет десять назад, пришлось по стеночке, по стеночке, а в голове то и дело всплывали образы маньяка с табуреткой.
Вот и знакомая дверь, палец несколько раз надавил на звонок. Дверь резко распахнулась вовнутрь, в прихожей улыбался Захар, мой одноклассник по выпускному классу. По пояс обнаженный, сухой и подтянутый, вместо мышц – толстые жилы, а лицо словно вырубали топором - черты грубые, резкие.
Мы пожали руки, улыбнулись.
-Готово? – Спросил я возбужденно.
-Еще вчера!
В прихожую вбежал Кирилл, еще один одноклассник, высокий, статный, девчонки на шею бригадами вешаются.
-Переодевай одёжу.
В углу свалены комбинезоны, толстые куртки, валенки – хоть сейчас на Северный полюс.
-Теплей, теплей надо… - Приговаривал Захар, пока одевались.
-Да иди ты! – Отозвался Кирилл. - Мы будто в Якутию собираемся!
-Ладно тебе… Помоги лучше лыжи достать.
Через пару минут уже выходили из подъезда, длинные лыжи цеплялись загнутыми носками, щелкали скобы крепления.
-Может, не надо, а? – Спросил Кирилл шутливо, когда шли по улице.
Толпа смотрела удивленно, крутила пальцами у виска.
-Пацаны, куда ночью намылились?
Я повернулся, ответил с усмешкой:
-По грибы!
-Медведей пужать. – Откликнулся Захар.
Канонада фейерверков только разгоралась, ракеты пролетали в опасной близости от окон. Я покачал головой: по инструкции нужно находиться хотя бы в двадцати метрах, ладно, хрен с инструкцией, праздник все-таки, но ракетные установки в руках – перебор.
Город маленький, потому до окраины дошли, не запыхавшись, жилистый Захар вообще засыпал на ходу. Протиснулись между гаражей и черных бараков, дальше лес. Елки и сосны зловеще качаются на ветру, большие шапки снега лежат на ветках, как приклеенные.
Захар развязал лыжи, умело застегнул крепление.
-Почапали что ли?
-В лес по дрова? – Ухмыльнулся Кирилл.
-Слушай, Захар, а далеко твоя елка? – Спросил я.
Мое крепление никак не хотело застегиваться, пришлось навалиться, поднапрячься. В толстом комбинезоне и пуховике чувствуешь себя рыцарем в многопудовой броне, особо не понаваливаешься.
-Недалеко.
-Недалеко для кого? – Спросил Кирилл подозрительно. – Ты у нас дурной, как паровоз, добежишь за пару минут, а нам драпать и драпать…
-Он у нас не просто дурной. – Усмехнулся я. – Он умелец. Фигурки вырезает, да еще эстетично.
-Да ну вас. – Отмахнулся Захар и побежал вперед. За спиной болтался большой рюкзак, один на троих, надо же чем-то перекусить в темном лесу.
Пробежал он метра два, потом провалился по пояс, лыжи под снегом уперлись во что-то, и народный умелец рухнул со всего разгону. Через мгновение вскочил, понесся дальше. Я только проводил взглядом: через сколько метров упадет опять?
Идти по ночному зимнему лесу – одно удовольствие, если одет хорошо, конечно. Тихо: только наст под лыжами похрустывает да Кирилл сзади ворчит. Темно: хоть моргай, хоть не моргай, а очередное дерево увидишь, только когда носом или лбом уткнешься.
Но Захар, лесной человек, как-то умудрялся продвигаться вперед и почти не обниматься с деревьями. А лес становился гуще и гуще, шапка часто цеплялась за ветки. Мне-то легко, на лыжах с четырех лет, будто по шоссе гуляю, а Кириллу тяжело с непривычки, слышно, как мышцы скрипят от натуги.
-Слышь, умелец, мы на Северный полюс не собирались! – Крикнул я.
Получилось сипло, изо рта вырвался белесый пар.
-Пришли почти! – Отозвалось впереди.

Кирилл пробурчал неразборчиво. Мы обогнули очередной ствол и оказались на небольшой поляне, абсолютно ровной: снег только выпал, лежал мерцающим в звездном свете ковром. Посреди поляны - елка в пару человеческих ростов.
Захар уже скинул рюкзак, бегал вокруг дерева и развешивал на разлапистые, темно-зеленые, колючие ветви блестящую дребедень.
-Хорошая елка. – Похвалил Кирилл. – Зажигать будем? Захар, ты бензин взял?
-Чего? – Не расслышал народный умелец, пытаясь забраться на нижние ветви и повесить игрушки повыше, но в лыжах получалось плохо.
-Не взял что ли? – Обиделся Кирилл.
-Он керосин взял. – Успокоил я пиромана. – Захар, ты бы лыжи снял… или так удобнее?
Умелец уже сидел у верхушки, елка опасно накренилась, зашуршала сердито хвоей. Я подошел поближе, перед носом вонзились две лыжи в снег. Орлиный глаз, блин.
-В лоб целился. – Сокрушенно сказал Захар.
-Тогда ладно…
Кирилл доставал из рюкзака продукты. Я невольно облизнулся: бутерброды с колбасой, с сыром, помидоры и еще много чего… Вот и икра! Большая, ярко-красная даже в ночи, чуть не лопается!
Кирилл осторожно вытащил бутылку шампанского, огляделся подозрительно, словно из ночного леса выйдет медведь и отберет. Бахнуло, пробка унеслась в ночное небо к звездам, а из горлышка повалил дым, как после выстрела из древнего мушкета.
Я так и стоял в лыжах, руками в теплых варежках схватил бутерброд, захрумкал с наслаждением. Рядом в снег упал Захар, вскочил рывком.
-Готово!
С Кириллом глянули на елку. Захар все-таки народный умелец, почти художник, так что получилось хорошо: елка сверкала украшениями, среди темно-зеленой хвои блистала мишура.
-Молодец! – Похвалил Кирилл.
-Тебе бы дизайнером быть. – Сказал я Захару.
-Дизайнёром? – Переспросил умелец. – А ну его!
Кирилл глотнул шампанского из горла аки заправский алкоголик.
-Вкусно.
Бутылка пошла по кругу. Захар поморщился, но выпил.
-Стаканчики в рюкзаке были.
-Кончилась-то бутылка, стаканчик.
Мы так и стояли возле сверкающей игрушками елки, вокруг стена темного угрюмого леса. Звезды блистали шляпками гвоздей на черном небосклоне. Опять начался снегопад, хлопья стали медленно засыпать лыжные следы.
-Пойдем? – Спросил Кирилл. – Бутерброды съедены, бутылочки выпиты…
-Постоим еще, поэт. – Отозвался я. – Слушайте, я хочу сходить после выпускного в поход. В горы. Как на это смотрите?
-Положительно. – Отозвался Кирилл, шумно выдохнул белесым облачком. – Только мне после выпускного надо улетать сразу. Вряд ли смогу.
-Я согласен! – Воскликнул Захар. – Медведей пужать будем?
-Если найдем.
Обратно шли медленно и больно уж долго. Животы отяжелели от съеденного, шумно плескалось выпитое шампанское, да и бежать по ночному лесу желания не было совершенно – того и гляди, с очередной сосной лбом иль носом познакомишься.
Захар шел первым, подгонял, махал палками, словно мельница. В результате вышли совершенно не там, где зашли в лес. Мы с сомнением вглядывались в незнакомые очертания домов, все окна горели ярко, мелькали тени за стеклами. В тепле празднуют!
-Куды-то мы не туды вышли. – Прокомментировал Захар.
-Ты ж нас ввел. – Воскликнул я.
-Да вы шли медленно…
-… вот и вышли не туды! – Закончил Кирилл.
-По-моему, это другой конец города. – Сказал я задумчиво.
-Твоя правда, Искрен, вон и заброшенное кладбище виднеется.
Кривые, занесенные снегом кресты виднелись в ночи на удивление хорошо. Хоть таблички с именами и датами жизни разглядывай.
-Окраина.
Сбоку приземистые гаражи, какие-то заводы, предприятия, еще дальше яркие огни автовокзала. Но до него топать и топать, пока дойдем – утро настанет. А впереди заброшенное кладбище.
-Напрямки?
-Конечно, напрямки!
Когда-нибудь пробовали перелезть через оградку в человеческий рост в лыжах, палках, неудобном пуховике и комбинезоне? А вот Захар попробовал: разогнался, как ракета, то ли подпрыгнул, то ли подтянулся… и рухнул обратно в сугроб. Я и Кирилл оказались поумнее: лыжи сняли и вошли через калитку.
Вокруг кресты, кривые и покореженные, ржавые оградки, высокие сугробы. А над головой темное ночное небо с махонькими звездами
-Пошли что ли.
И мы пошли. Почти на ощупь. Да еще эти лыжи-палки в руках… через варежку холодит крепление, по-другому возьмешься – неудобно, руки устают. А лицо стынет от мороза, щеки уже не красные – бледные, у каждого борода из изморози.
-А тут духи водятся? – Спросил Захар пискляво.
-Еще и одеколоны летают! – Басом отозвался Кирилл.
Темно, нихрена не видно, но кресты виднеются почему-то очень хорошо. Фосфором мазаны что ли?
-Стой! – Послышалось сбоку.
-Стой, мать вашу!
-Бежим? – Деловито осведомился Кирилл.
-Побегаешь в валенках да в пуховике. – Сказал я мрачно.
Пришлось остановиться и повернуться. Не сразу разглядели, что подходят два милиционера в синей форме, в завязанных под подбородком ушанках.
-Капитан Дурко! – Представился один, второй гордо промолчал. – Что делаете на кладбище ночью, това… граждане?
-Гуляем. – Ответил Кирилл с удивлением, мол, не видно что ли?
-Грибы собираем. – Закивал Захар, да еще глянул такими честными глазами, что второй, не представившийся милиционер спросил:
-Ну как? Хороши маслята?
Дурко дал товарищу подзатыльник. Товарищ закачался и упал. Только сейчас я разглядел, что пьяный вусмерть, как еще на ногах держался? Зато теперь ползает и мычит.
-Товарищ начальник, - сказал я просительно, - отпустите нас, мы по лесу гуляли…
-По лесу? – Прервал Дурко, огляделся. – Что за лес из крестов да оградок?
-Мы домой возвращаемся.
-С лыжами? Через кладбище? – Дурко все больше дурел, глаза милиционера вращались бешено. – Вы бы еще через крематорий с саночками возвращались… ладно, идите.
Мы молча развернулись и пошли.
-И кресты на лыжи не ломайте! – Донеслось в спину.
Только за кладбищем, на дороге вдоль крайних домов рухнули в сугробы на обочине. Стоять при таком хохоте не было никакой возможности.
-Одного не понимаю… - Сказал Кирилл спустя пять минут, почему-то часто икая. – Как они на кладбище оказались?
-Черт их знает… - Ответил я, успокоившись. – Пошли домой.
Возвращаться домой по веселящемуся, блистающему огнями окон, машин и фонарей в хорошей компании весело и приятно. Мало того, что Захар умудрился сломать титановый забор около магазина, так еще и Кирилл травил анекдоты со скорострельностью пулемета. Но вот родная улица, вот дом родной…
-Переоденемся и на городскую елку? – Предложил Кирилл.
Мы промерзли даже через толстые комбинезоны и пуховики, валенки, варежки и шапки-ушанки. Лица белые от промороженной кожи и намерзшего снега, похожего на ватную бороду.
-Ага.
Мы уже повернулись в разные стороны, как нас окликнули:
-Можно вас попросить?
Пришлось повернуться. И мы застыли, будто по башке долбанули составом вагонов в тридцать. Или Боингом. Перед нами стояла очень красивая девушка. Светло-русые волосы спадают из-под сиреневой шапочки на… хрен знает, куды они спадают, ведь смотрел только на милое личико, такие женственные и прекрасные черты лица. Я чуть в снег не сел, настолько красивая.
-Можно вас попросить о помощи?
Мы одурело закивали, без всякой просьбы звезды с неба шапками посбиваем для такой красавицы! Она показала ладошкой в расписной варежке вниз. Мы синхронно опустили взгляды.
Возле санок лежала здоровенная коробка, небольшой бычок поместится. Видно, везла на санках, а своенравной коробке в снегу поваляться захотелось… нашла свинья грязь!
-Щас, щас… - Заговорили мы.
И в одно мгновение поставили коробку (тяжелая, зараза!) на санки. Надо же, подумал я смятенно, помочь довезти, подсобить… и только рот открыл:
-А давайте…
-Мы поможем? – Перебил Кирилл.
И как-то шустро-шустро подхватил веревочку от саночек, заговорил с девушкой, и пошли они вперед… только снег под полозьями санок поскрипывал. А мы с Захаром остались стоять, разинув рты.
-Дела-а. – Протянул умелец задумчиво.
-Шустряга. – Сказал я завистливо.
Кирилл и девушка остановились у угла, махнули нам, мол, чего встали? Кирилл еще, гад, за плечи девушку чуть обнял, мол, скользко.
-Пошли что ли? – Убито спросил Захар.
-Война не выигрывается одним сражением. – Заверил я, но как-то не убедительно. – Тактику, стратегию применим, второй фронт откроем!
-Лучше рот прикрой, мечтатель. – Буркнул Захар. – А то слюна капает.
И мы пошли через сугробы, напрямик, в снегу по колено. Но ведь в валенках, комбинезонах, пуховиках! Вот только лыжи мешают, нести неудобно. В ночном небе светили шляпки звезд, за домом разгоралась канонада артиллеристов-ракетчиков.

А тогда, пардон, какого рода критику Вы хотите услышать? Интересно/не интересно? Ну так это дело крайне субъективное. И нас тут явно не достаточно, чтобы провести какой-нибудь соц. опрос.
Оценить "крутизну" идеи? А в чем она измеряется?
Не стоит забывать про закон отрицания отрицания: в этом мире создать что-то принципиально новое у Вас не получится. Так что под любым Вашим произведением можно тупо нарисовать [:||||:].

Quote (KofeMolka)

Да и текст маленького объема (или я графоманов становлюсь), с "Тихим Доном" или "Молодой гвардией" не сравнить.

Интересное заявление.
Но, знаете, бывает, что и один афоризм стоит многотомного романа.

Quote (KofeMolka)

Я хочу услышать то, что поможет мне самосовершенствоваться. Все просто.

А что поможет Вам самосовершенствоваться?

Quote (KofeMolka)

Крутизна идеи измеряется или в силе влияния на наш с вами серенький мир, или в кол-ве сторонников, которые пойдут за ней.

Не согласна. Тут все зависит всего лишь от убедительности изложения.
Как ни крути, а то, что земля плоская и стоит на четырех слонах - это не шибко крутая идея.

Quote (KofeMolka)

Ну... напишите так, чтобы я офигел, как от романа, вроде "Бесов".

Вот обожаю, когда мне говорят "напишите", "переделайте", "нарисуйте" и т.д. Будто я тут великий философ, писатель и художник в одном лице.
Да только роман - это не только "Тихий Дон" и "Бесы". Это еще и "Правила волшебника", "Кольцо Тьмы", книжки Д.Донцовой и прочая мура.
Так что, имхо, дело не в размере текста, а в его содержании. Чехов, вот, романов не писал, однако ж..

Quote

Запретное оружие

Ммм.. противоречивое впечатление, честно сказать, с точки зрения художественного плана. Во-первых, то, что написано от первого лица, накладывает некоторый отпечаток, тогда хотелось бы больше философских рассуждений (поменьше «я встал» «я пил чай» «я пошёл» и больше «думалось, что…»), метаний героя внутри себя, либо лучше всё-таки переоформить. И добавить характера второстепенным героям, потому что на настоящий момент они больше напоминают искусственных статистов, без смысловой нагрузки. На настоящий момент их фразы скупы и мало эмоциональны. Если уж старшее поколение против фашизма, пусть высказывает свой протест более рьяно – пока этого не видно.

Quote

Любой интиллегент прям отбрыкивается

интеллигент