АссКЛит

Так-то сиживал одним солнечным утром на завалинке старый дед Остап Сопилка, а кум его Панас Цидуля, подошед к нему, молвил:
- А чудной мне, кум, ныне сон снился. Будто стоит так вот моя изба, а к ей будто этак подходит сзаду избун, ловко так к ей пристраивается, наяривает её да приговаривает "Хорошо иметь домик в деревне!" К чему бы оно такой сон, кум, не разумеешь?
- А почём я знаю, кум Цидуля? Дело-то оно такое, мудреное. Я по молодости к одному жиду на лекции ездил, к Фрейду то есть…
- Ну ты даёшь, дед Остап! - гаркнул весело проходящий мимо парубок Федосавенко.
- А чего? Он тогда всё-всё обсказывал, как есть, об этим деле. А только мне оно всё одно не сгодилося.
- Это как оно тебе так не сгодилося? - придвинулся ближе кум Панас, подкручивая усы.
- А так вот и вышло, - начал дед Остап, разматывая неспешно онучи и развешивая их на солнышке, дабы отпугнуть излишне любопытных, - Как щас помню - женился я тогда на молодой жене. На Ленке вон, - дед Остап глянул хмуро на стоящий особняком красный кирпичный коттедж, где проживала Елена Феогнидовна Головач, старший преподаватель кафедры филологии НАХУ (Новосибирского Архитектурно-Художественного Училища). - Свадьбу справили как положено. Репы напарили полну баню. Ну Ленка, вишь, городская. Я только чуть на брачную ночь наладился, а она мне "Руки прочь, деревенщина!" Ну что ты будешь делать! Я уж и утопиться хотел…
Тут кумовья заметили, что ошивающийся окрест парубок Федосавенко давно уже прекратил отгонять мух от навоза и даже перестал швыркать соплями, прислушиваясь к беседе.
- А пошли в избу, - предложил дед Панас, и кумовья с досадою оторвали дряхлые чресла от пригретой завалинки.

В избе Семён Пакля и Мирон Цапля жестоко квасили и прилаживали к балалайке четвёртую струну.
- А что, Семён, тебе со мною не скучно? - вопрошал, икая, Мирон Цапля. Его тошнило.
- А чего скучать-то? - потянулся Семён Пакля и поскрёб лохматый затылок. - Чаю хочешь?
Мирон тряхнул согласно рыжими кудрями.
- Ну так поди налей!
- А ну, голь перекатная, - крякнул кум Панас, степенно оглаживая окладистое брюхо, - подите вон из избы. Мы тут с кумом тет на тет покалякаем.
- Так вот, собрался я уж утопиться, - продолжал дед Остап, - в речке, то есть…
- Брешешь, кум, - дед Панас поморщился, занюхивая рукавом, - Тут не то что в наших Тутайских Ебенях, а по всему Кранты-Ханайскому автономному округу речки такой нету, чтоб утопиться можно было.
- Гляди, кум Панас, - сурово ответствовал дед Остап, закусывая огурцом, - как бы тебе в стакане самогонки не утопиться. А я тогда уж и камешок на шею приладил, чтоб оно, значит, сподручнее получилось. Стою на мостике впотьмах, с жизнью прощаюся. И вдруг - глядь: ковыляет из лесу карга - волоса торчком, зубы через раз, глаза шальные - один другого больше! Ну, думаю... А она мне---
- ЭЙ, - Семён Пакля треснул в дверь немытым лбом Мирона Цапли, - слышь, дед, там нету тюнера либо камертона какого? Нам бы треба теперь струны настроить.
- Тьфу ты, леший, - крякнули кумовья, постучавши степенно по дереву, и плюнули трижды друг на дружку через плечо.
- И молвила мне старая ведьма, - продолжал дед Остап, наливая сызнова, - знаю, говорит, касатик, в чём твоя проблема: не можешь найти подход к молодой жене. Да только ведь тут по-старинке действовать надо. А я ей говорю: "А ты пошто знаешь, горшечница, какой к ним, городским-столичным, подход надобен?" Да есть, говорит, одно средство. Иди ты, говорит, в лес на Ивана-Купалу да ищи цветки пестролистого папоротника. А как найдёшь - неси на перекрёсток трёх дорог, одна из которых ведёт на погост...
- Прямо так и сказывала? - дивился кум Панас, - ишь, горшечница. А слышь-ка, на погосте-то давеча какая оказия с моими соседями приключилась. Это два брательника, хромой да горбатый, слыхал ли?
- Нет, кум, расскажешь после. Нешто до ветру сбегать?
- Нет уж, доскажи вперёд, кум Остап.
- Ну вот, а как, говорит, встретишь на том перекрёстке чёрную кошку, чтоб без единого пятнушка, - так хлестни её веткой да дуй до дому, да не оглядывайся. А дома возьми чан браги...
- Погоди, кум, сбился я, дай запишу, - дед Панас скрипел по бумаге из-под селёдки припрятанным от Семёна карандашом.
- Так возьми чан браги, клади цветки туда и настаивай семь годов.
- Ишь, ведьма, волшебница...- пыхтел Панас.
- Семь лет будет от тебя жинка откорякиваться - а ты крепись! А на восьмой год слей зелие это в бутыль да поставь под койку. И вечерком-то молви жинке: достань мне, мол, супруга, из-под койки сосуд! Жена-то под койку полезет, нагнётся - вот тут-то ты, соколик, И НЕ ТЕРЯЙСИ!!!
- Тьфу ты леший! - плюнул кум Панас.

А в огороде в это время в вечереющих сумерках Мирон Цапля и Семён Пакля озадаченно перетряхивали опустевшую ёмкость и тоскливо облизывались.
- Всё, Семён, кончился спирт-то, - шмыгнул носом жалобно Мирон, дуясь на пустую кружку.
- Не дрейфь, - подбодрил Семён и отложил в сторону безладовую свою балалайку, - сейчас схожу отлить, и что-нибудь сообразим. На двоих, по-приятельски.
- Окей, - прогундосил Мирон, ибо в английском здорово шарил.
Поливая щедро компостную кучу, повёл Семён носом, почуял знакомый запах, кружку подставил - ну так и есть, чистый спирт! Так-то с полнёхонькой кружкой и воротился он к Мирону и стали они дальше пить, гулять и на балалайке играть.
Вскоре замучила совесть Семёна, встряхнул он смолистыми патлами и сознался другу. Так, мол, и так: пошёл отлить - гляжу, чистый спирт. Ну, грех добру пропадать. Подставил посуду. Вот, пьём по второму кругу.
- Ох ты леший, истинно горшечник, - воскликнул Мирон Цапля, - ты енто мне последний спирт - по посуде размазывать?! Давай сразу из горлА!

А парубок Федосавенко в этот самый момент околачивался под окнами коттеджа, вполне довольный жизнью. Ведь это именно он пообещал хозяйке коттеджа не говорить никому, чем занимается по ночам её красный кирпичный избун, и получил за это привилегию безнаказанно подглядывать, как Елена Феогнидовна Головач, старший преподаватель кафедры филологии НАХУ, потягивает из блюдечка чай, покуривает благовония через мундштук и танцует стриптиз перед телевизором.