| Понедельник, 2024-05-06, 16:38 | Главная | Регистрация | Вход |
|
|
Анабелль - АССКЛИТ: форум
|
Анабелль
| |
| Markuza | Дата: Четверг, 2006-05-04, 17:04 | Сообщение # 1 |
|
Добрый критик
Группа: Критик
Сообщений: 523
Статус: Offline
| Хм, без предисловия тут не обойтись. Пару лет назад я любила экспериментировать с литературой.  Иногда получались совсем хулиганские вещи, так, например, в этом рассказе я попыталась отразить все возможные искажения любви. Получилась эротическая драма. Поэтому говорю сразу: слабонервных, возвышенных романтиков и беременных женщин нижеследующий текст может шокировать! И не говорите, пожалуйста, что Вас не предупреждали.
Итак, приступим:
"Что такое норма? Так, как все? Или как немногие, но лучшие? Вот, к примеру, я не умею ходить по ступенькам - ненормальный, да? А может, я летать умею, тогда зачем мне ходить по ступенькам?"
(с) Э. Маринин
Сообщение отредактировал Markuza - Четверг, 2006-05-04, 17:12 |
| |
| |
| Markuza | Дата: Четверг, 2006-05-04, 17:05 | Сообщение # 2 |
|
Добрый критик
Группа: Критик
Сообщений: 523
Статус: Offline
| Анабелль.
Анабелль… Не ласкова Анэ, не суровая, чопорная Анабелла, а просто Анабелль – моё спасение и моя гибель, свет моёй жизни, причина по которой я теперь ухожу во тьму. Нежный демон, жестокий ангел. Она останется со мной до конца в мыслях и воспоминаниях.
Заклинаю вас, Господа, не вздумайте винить её, ибо я сам единственный виновник всего произошедшего. Незачем Вам верить глупым сплетням. Я расскажу всё сам и сам покаюсь в том, что совершил. Но вряд ли способны понять Вы те чувства, что испытал я тогда, а, следовательно, я и не надеюсь на прощенье. Навсегда запечатлелся в памяти моей день, когда я впервые её увидел. Я жил в то время в Мельсбергском приюте, что недалеко от Лейкестра. Мне было от роду лет пять, и я мало ещё задумывался о жизни. Отдельная кровать да тумбочка, чтобы прятать свои секреты, вот и всё, пожалуй, что у меня было. Но я в большем и не нуждался. Вместе со мной комнату делили ещё пятеро мальчишек, с которыми я, впрочем, не слишком то сдружился. Я вообще мало участвовал в общих играх нашей детворы, так как рос ребёнком слабым и болезненным, простуда липла ко мне даже в летнюю жару, а из-за чрезмерной худобы и природной бледности я являлся причиной постоянных расстройств воспитательниц и врачей. Теперь я понимаю, что больше всего тревожила их невозможность пристроить меня какой-нибудь бездетной паре. К тому же время шло быстро, и я уже вышел из того возраста, когда малыши доставляют столько умиления всем этим новоявленным папам и мамам. Мне довелось видеть несколько раз, как уносили они с собой розовощёких, радостно пищащих младенцев в новых кружевных пелёнках. И слышал потом, как некоторые наши мальчишки плакали в подушку ночью, узнав о том, что кому-то уже посчастливилось отыскать родителей. Не скрою меня, тоже мучил вопрос: а удастся ли мне когда-нибудь обрести семью? Я свято верил, что меня не могли бросить здесь навсегда, что меня, конечно же, ищут, только ведь это очень сложно найти потерянного ребёнка. И я тоже плакал и мечтал, что какая-нибудь добрая фея совершит долгожданное чудо.
И вот в один из жарких июльских дней, которые на севере Англии выдаются не часто, я был в саду вместе с остальной детворой. Но солнце настолько утомило меня, что мне уже совсем не хотелось играть, и я, расхныкавшись, отошел в сторону, где под вековым дубом великаном нашёл себе убежище от палящих лучей. Про меня все вскоре забыли, и я в гордом одиночестве улёгся на траву. В ней копошились какие-то забавные букашки, наблюдая за которыми, я, кажется, не замечал ничего творившегося вокруг и вдруг увидел, как передо мной остановились ноги, и не просто остановились, а раздавили одного очень красивого жука, который успел уже стать моим любимцем. Я сразу и сообразить не успел, что происходит, мне до боли стало жаль несчастное существо, я даже хотел поначалу заплакать, но потом передумал. И с чувством неподдельного удивления смотрел на эти изящные женские ножки в слегка стоптавшихся сандаликах на тонких кожаных ремешках. Я так и не смог произнести положенное: «Доброе утро, леди». Даже сейчас мне трудно подобрать слова, что уж говорить о мальчишке, который воочию увидел прекрасную фею. Свет, струившийся сверху, делал её лёгкой платьице почти прозрачным, так словно её окутывало небесное облако, а соломенная шляпка с огромными полями напоминала священный нимб, который художники изобразили вокруг головы Пресвятой Девы Марии на витражах маленькой местной часовни. Лет ей был не больше двадцати пяти, но мне она казалась совсем взрослой, и, конечно же, я уже решил для себя, что она пришла из какой-нибудь сказки, и наверняка сейчас подарит мне горстку засахаренного миндаля. Но вот появилась содержательница приюта, я её узнал, потому что и раньше мне приходилось с ней сталкиваться и эти встречи не сулили ничего хорошего. Все понимали, что работа не доставляет ей никакого удовольствия: своих воспитанников она никогда не любила и наказывала очень строго за малейшую провинность. Поэтому я поспешно вскочил с земли, но не решился поднять глаз. Г-жа Гермлин остановилась в двух шагах от феи:
- Я всюду искала вас, мадам. Кларисса мне сообщила, что вам были представлены лучшие дети, но она так же сказала, что вы не пожелали никого выбрать среди них.
Та, к кому обращалась содержательница, знаком попросила её замолчать, и той ничего не оставалось, как подчиниться. Прекрасная фея наклонилась ко мне, и её мягкий ласковый голос произнёс:
- Как тебя зовут, мальчик?
- Сантино, - пролепетал я чуть слышно.
- Очень хорошо, я обязательно запомню, - и она снова повернулась к г-же Гремлин: - Я уже сделала свой выбор, и мой муж бессомнения поддержит его. Так что буду вам очень признательна, если вы немедленно начнёте подготавливать документы.
Она одарила меня блистательной улыбкой и прошла по направлению к выходу из сада. Содержательница, всплеснув руками, поспешила за ней. До меня ещё долетали некоторые обрывки фраз, например, г-жа Гремлин восклицала:
- Прошу вас одумайтесь и рассудите здраво. Мне кажется, тот малыш, которого вам предлагала Кларисса…
- А я думаю, что решать всё же буду я, - резко возразила дама и содержательница лишь продолжала вздыхать и говорить, что г-жа Анабелла Дисперс совершает ошибку.
А уже через месяц после описанных событий за мной явился человек, чтобы навсегда забрать меня из приюта в Лондон к новым родителям. О таком счастье я не мог и помыслить. Я должен был поселиться в богатой семье маркиза Дисперса и его молодой жены.
Они поженились всего пару лет назад, причём маркиз, женатый вторым браком, был на тридцать с лишним лет старше Анабеллы, с которой познакомился во время поездки во Францию. Девушка была из обедневшего дворянского рода, отец её скончался уже давно, а мать скоропостижно умерла, не дожив пары дня до свадьбы дочери. Единственный её брат, после того как Анэ покинула Францию, не пожелал больше с ней знаться, объяснив это тем, что ниже его достоинства сохранять дружественные отношения с сестрой, которая продалась английскому старику. И вот теперь у Анабелль не было никого кроме мужа, который впрочем, относился к ней весьма благосклонно. Он без сомнения любил её и опекал, а когда узнал от лекарей, что никогда не сможет подарить ей ребёнка, принял решение усыновить какого-нибудь малыша. Аннабалла долго не могла решиться на это, уверяя мужа, что ещё не всё потеряно, но в конечном итоге согласилась, и сер Дисперс полностью доверил выбор ей. И вот юный Сантино полный надежд ехал в Лондон, чтобы воссоединиться теперь с законной своей семьёй.
О да, я тогда ещё совершенно ничего не знал о ней. Не знал я и то, что моим мечтаньям о домашнем очаге и любящих родителях не суждено сбыться. Когда до города оставалось всего несколько часов пути, появился один из слуг Анабеллы: Эдуард Дисперс, последние несколько лет страдавший болезнью мозга, неожиданно скончался сегодня утром. Вдова, убитая горем сейчас была просто не в состоянии заниматься ребёнком, и посему забрав из приюта, меня отправили в пансион. Признаться, я проплакал всю дорогу до самого Бёркшира, ведь мама даже не пожелала увидеться со мной…
Так я оказался в Нитсхаусе, пансионе для богатых детей, чудесном по красоте месте, где суждено было мне обучаться до четырнадцати лет. Это была своего рода закрытая школа, исключительно для мальчиков, с очень строгими правилами. И вместе с тем учиться здесь была большая чести для меня. Тут я встретил своего первого друга - Джона Сетгера. Мы как-то очень быстро сошлись с этим мальчишкой, похожим на большую круглую булку. Многие так и дразнили его Big Bread, а так как я не относился к их числу то, Джон сразу проникся ко мне симпатией. Более того, оказалось, что в комнате наши кровати стоят почти рядом, и мы можем осторожно поболтать даже ночью. И вот в одну из таких ночей вдоволь наговорившись и уже почти засыпая, мы услышали чьи-то приглушенные всхлипывания. Как оказалось это был Томми, которому прошлым днём «посчастливилось» попасться под руку господину де Боренье. Хотя, конечно, это был никакой не господин, а такой же воспитанник пансиона как и мы, только на два курса старше. Богатый папенька платил за него большие деньги, поэтому педагоги ничего не могли с ним поделать. Он был постоянным подстрекателем драк и, если ему что-то не нравилось, мог запросто пустить в дело только что выломанный прут. Сегодня досталось нашему несчастному Томми. Мы с Джоном попытались было успокоить его. Но результат получился совершенно противоположный, проснулись ещё несколько мальчишек и мы принялись держать совет. Решено было подловить коварного Боренье всем вместе и наказать за совершённые злодеяния. Видно было, как взыграла в моих друзьях дворянская гордость… На следующее утро такой случай представился. После завтрака, ещё до начала занятий, и мы подстерегли нашего мучителя у поворота в парк. Высокие кусты надёжно укрывали нас от посторонних взглядов, но мне признаться была не по душе эта затея, ведь, узнай об этом наши наставники, нас могли выпороть за подобное поведение. Но отступать было поздно – все так все. « Сер, вчера вы нарушили закон чести, обидев невинного, - торжественно произнес Генри, которому было поручено держать речь, ибо он считался самым красноречивым среди нас. – Гренуар де Боренье, соблаговолите немедленно извиниться».
- Что? – лицо обвиняемого вытянулось от удивления.
- Повторяю, сер, соблаговолите извиниться.
- Да вы что совсем ума лишились, - воскликнул господин де Борнье. – думаете раз вас много против одного вы и сила. Все равно переловим вас малявок по одному.. Эй ребята скорей сюда!
Последнюю фразу он покричал так громко, что у меня похолодело сердце… В эту же минуту на повороте дорожки появились двое учителей. Мальчишки кинулись врассыпную. На месте остался только Гренуар, потому что он, стоя к учителям спиной и не мог их видеть, да мы с Сетгером, так как ему мешала бежать комплекция, а мне показалось не достойным оставить друга одного. Что и говорить, здорово влетело нам троим за опоздание на урок, но тут де Боренье предстал перед нами с Джоном совсем в ином свете: он не только ни словом не обмолвился о том, что мы устроили ему своеобразную ловушку, но и даже пытался вступиться за нас Breadom, что, разумеется, ему мало удавалось. Мы почему-то явно приглянулись ему, возможно, его просто забавлял тот факт, что дружба возможна между совершенно не похожими людьми: веснущатым рыжеволосым толстячком и бесцветным тощим парнем с большими синими глазами, каким был я. Таким образом, мы неожиданно для себя обрели в лице Гренуара покровителя и заступника, а ко всему прочему ещё и настоящего друга, ибо издавна известно, что ничто так не сближает как неудачи пережитые вместе. А какие ещё невзгоды могут быть у детей как не сердитые слова наставника, сказанные в их адрес во время торжественного построения всех классов.
Но я отвлёкся, воспоминания беззаботного детства всегда трогают душу человека, который навеки потерял покой. И всё же вернёмся к основной теме моего повествования.
"Что такое норма? Так, как все? Или как немногие, но лучшие? Вот, к примеру, я не умею ходить по ступенькам - ненормальный, да? А может, я летать умею, тогда зачем мне ходить по ступенькам?"
(с) Э. Маринин
Сообщение отредактировал Markuza - Четверг, 2006-05-04, 17:10 |
| |
| |
| Markuza | Дата: Четверг, 2006-05-04, 17:06 | Сообщение # 3 |
|
Добрый критик
Группа: Критик
Сообщений: 523
Статус: Offline
| Не смотря на то, что я скоро вполне освоился в Нитсхаусе, мне ужасно хотелось поскорее покинуть эти стены и отправиться на первые каникулы. Я ведь ещё совсем не знал свою маму и каждый раз ощущал неловкость, когда между мальчишками заходил разговор о родителях и семье. Меня окружали те, кто знал не одно поколение своих предков и гордились своей родословной, а что мог противопоставить этому я? Только то, что я кое-как запомнил свою новую фамилию. Но, впрочем, надо отдать должное такту моих друзей, поняв сколь больно мне говорить о моём прошлом, они никогда не расспрашивали меня об этом.
И вот одни дни сменяли другие, прошла осень за ней зима, многие ребята отправились домой на рождество, а за мной так никто и не приехал. Но наступило лето, и явился тот же человек, что некогда привёз меня суда. И мы отправились к побережью океана. В один миг я очутился в прекрасном роскошном доме, где утонченный стиль и баснословная роскошь чувствовалась во всём. Я никогда ничего подобного не видел: здесь был личный бассейн и теннисный корд, а к началу лета погостить съехалось множество гостей и меня представляли всем как сына хозяйки. И она – прекрасная фея из моих детских мечтаний стояла чуть в стороне и смотрела на меня несколько свысока как, в общем-то, и на всех окружающих людей.
Признаться честно, я очень боялся не оправдать её надежды, боялся сделать что-то не так, ведь я ещё ничего толком не понимал в этом мире высшего общества. Поэтому, наверное, возникало впечатление, что я ребёнок замкнутый и не общительный. Г-жа Аннабела тоже держалась со мной сдержано, я же не предполагал, что бывает иначе.
И всё-таки одиночество среди людей угнетало меня. Красивая одежда и игрушки всё это было вовсе не теми ценностями, которые хотелось мне видеть. Всё это готов был я отдать за проявление обыкновенной нежности ко мне и понимание. Но, увы, единственная ласка, которую моя мать позволяла себе, это просто погладить меня по голове и отправить играть в детскую, где мой досуг помимо слуг с холодными глазами должна была скрашивать Лолита – дочь одной из подруг маркизы Дисперс, Грейз Гарстрен. А это, честно говоря, меня совсем не утишало. Лоло, как звала свою девочку г-жа Грейз, было года на три меня старше. Откровенно некрасивая с веснушчатым лицом, выгоревшими на солнце рыжими волосами, курносым носом она раздражала меня своей непоседливостью и вместе с тем явной ограниченностью. Нечего кроме кукол и безделушек её не интересовало. Она могла подолгу описывать мне, какие платьица дарила её мама или то, как она ходили в театр, где ей ужасно понравился пожилой мужчина актёр. Но главное, была у этой девчонки одна скверная привычка: Лоло просто обожала выведывать всякие секреты и не останавливалась ни перед какими методами. Часто, когда взрослые оставляли нас играть в саду, она хватала меня за руку и настойчиво тащила в кусты недалеко от теннисного корта, где мы должны были сидеть, притаившись, и внимательно наблюдать за тем, что происходит. О, мне это очень не нравилось, помню, я даже покрывался красными пятнами от стыда, но она только смеялась надо мной, говоря, что, по сути, мы ничего плохого не совершаем, если только не станем болтать о том, что видели. А признаться видели мы весьма странные вещи. Анабелла предпочитала играть в теннис с Грейз по утрам, когда ещё было не слишком жарко, а во вторую половины дня моя матушка обычно запиралась в свой комнате и лишь изредка появлялась у бассейна. А её подруга напротив ни сколько не страшилась палящего солнца. Она легко могла попросить мистера Стендрика составить ей компанию, и они после обеда сразу направлялись на корд. Но только сидя в кустах рядом с Лолитой понял всю подоплеку этого чрезмерного увлечения спортом. Пока г-н Гарстрен, оставаясь в Лондоне, трудился на благо своей семьи, его жена беззастенчиво кокетничала с молодым нотариусом моей матери. А Лоло, прознав обо всём, просто не могла отказать себе в удовольствии понаблюдать. И однажды мы увидели, как они целовались. Грейз так страстно прижималась к его мускулистому телу, а он одной рукой обхватил её за талию, а другой нагло шарил под юбкой. Мне вовсе не хотелось смотреть на это и я предложил Лолите уйти, но она с неподдельным удивлением отказалась. Тогда я сказал, что всё равно тут не останусь, потому что мне не понятно, что они делают и вовсе не приятно за этим наблюдать.
- Но это же просто любовь, - мечтательно прошептала девчонка. – Я бы тоже хотела, чтобы кто-то поцеловал меня в губы… может быть это сделаешь ты?
Я отпрянул от нее, но Лоло крепко вцепилась в рукав моёй рубашки, приблизила своё лицо к моему и её детские пухлые губки скользнули по моим губам. Конечно, это нельзя назвать даже подобием взрослого поцелую, но для юной Лолиты этого было достаточно и она, подражая пафосной актрисе, восторженно произнесла:
- Ах, после всего, что было между нами, вы просто обязаны жениться на мне.
Я быстро вскочил на ноги и, не заботясь о том, что меня могли увидеть, побежал в дом.
Это был первый поцелуй в моей жизни, такой неожиданный, что я и понять то ничего толком не успел, и впечатления у меня остались совсем не такие радужные, как могло бы показаться.
Вот так и провёл я своё первое семейное лето. Осенью меня снова отправили в пансион. Маркиза Дисперс пожелала так же, чтобы там я научился играть на скрипке: она очень любила музыку и хотела, чтобы сын полностью овладел этим искусством. Учить меня наняли очень талантливую девушку, но не прошло и пары месяцев, как её почему-то сменили и мне пришлось заниматься с г-ном Гобисом, человеком очень строгим и требовательным, но тоже мастером своего дела.
Итак, жизнь снова потекла по накатанному руслу. Мои маленькие радости и горести были столь обычны для мальчика моего возраста, что я не стану тратить драгоценное время на то чтобы рассказывать о них. Анабелль теперь сама приезжала за мной, и каждое лето я проводил на вилле. И всё из года в год шло своим чередом, и дни пролетали не заметно. Гренуар покинул колледж, а ещё через пару лет пришла и наша с Джонам очередь. Спенсер сразу отправился в Лондон, а я должен был ехать в родовое поместье Дисперсов. Признаться, я несколько расстроился, что не смогу провести отдых у моря, а вынужден буду сидеть в деревне, но зато мне разрешили пригласить семью де Боренье на несколько дней погостить. Мой друг приехал вместе с матерью, но они не пробыли и недели. Гренуар с родителями в этом году покидали Англию навсегда, чтобы вернуться в родную Францию. Анабелль была как всегда высокомерна и строга, но в тоже время я чувствовал, что что-то не так. Однажды она, запершись в кабинете, долго говорила с г-жой Боренье, а после совершенно ушла в себя, а мать Гренуара засобиралась уезжать.
Уже прощаясь у ворот, приятель отвел меня в сторону и, похлопав по плечу, произнёс: «Береги свою Анабеллу, дружек, она у тебя настоящая красавица, обрати внимание на то, что такую прекрасную фигуру редко можно встретить». Помню, как густо я покраснел тогда и ничего не смог ответить, хотя конечно теперь понимаю, что не должен был позволять моему другу – отъявленному ловеласу, чего он собственно никогда не скрывал, а скорей наоборот хвастался этим – говорить подобные вещи о моей матери. Но помимо моей воли слова эти глубоко запали мне в душу. Дело в том, что я никогда не чувствовал к себе материнской любви и от меня никогда не скрывали что я не родной сын Анабеллы, и из-за всего этого я, несмотря на все свой старания, не мог относиться с ней как к родной маме. Эта женщина, всегда такая неприступная и загадочная, была для меня чем-то недосягаемым, мне хотелось бы любоваться ею постоянно, но я не осмеливался даже поднять глаз. Но, как бы то ни было, мне было уже четырнадцать лет и возраст начал брать своё: каждый раз оказываясь рядом с ней, я чувствовал, как ком подкатывает к горлу, все слова улетучиваются куда-то и я не знаю, что сказать, потому что в голове сплошная пустота, а по всему телу разливается непонятное тепло. Это было чувство приятное и пугающее одновременно. Я упивался им, но однажды ночью нашел способ развить его до ещё большего наслаждения. Я тогда долго не мог уснуть, вспоминая, как увидел свою мать гуляющей вечером в саду, нескромные лучи предзакатного солнца беззастенчиво проникали сквозь тонкий шёлк платья и с того места, где я стоял, можно было без труда различить контуры её прекрасных ног. Она наверняка не знала, что я мог наблюдать за ней, и потому вовсе не заботилась о том, что тёплый ветерок растрепал её причёску. И мне показалось, что она глубоко грустит о чем-то. И вот в этот час, стараясь припомнить все мельчайшие подробности, я лежал в кровати и, несмотря на жару забившись под одеяло и покрываясь пятнами от стыда, интенсивно ласкал себя руками. О подобном способе получения удовольствий мне рассказал всё тот же Гренуар, и теперь я был благодарен ему за это. Ведь видит Бог ещё немного, и я попросту сошёл бы с ума без этой разрядки. Но я и предположит, не мог, что конец будет столь бурным, это стало для меня полной неожиданностью. Я с ужасом наблюдал, как пятно полупрозрачной белой жидкости растекалось по простыне. Я, вскочив с кровати, я уже не мог заставить себя лечь обратно и в итоге заснул в высоком кресле у раскрытого окна, откуда в душную комнату проникала ночная прохлада.
После этого дня я ещё несколько раз занимался подобными вещами, но, боясь как бы кто не узнал об этом, больше не позволял себе полного расслабления.
"Что такое норма? Так, как все? Или как немногие, но лучшие? Вот, к примеру, я не умею ходить по ступенькам - ненормальный, да? А может, я летать умею, тогда зачем мне ходить по ступенькам?"
(с) Э. Маринин
|
| |
| |
| Markuza | Дата: Четверг, 2006-05-04, 17:07 | Сообщение # 4 |
|
Добрый критик
Группа: Критик
Сообщений: 523
Статус: Offline
| Прошёл ещё один год. За всё это время мы практически не покидали замок. Мне наняли отличных учителей и я должен был получить прекрасное домашнее образование. Не знаю, что подтолкнуло г-жу Дисперс к подобному решению, но я не сколько не жалел об этом. Конечно, когда приходили письма от Джона Спенсера я особенно сильно скучал по своему другу и очень хотел навестить его в колледже, но в конечном итоге никакая дружба не могла бы в моем сердце заменить то чувство которое испытывал я, когда была рядом Аннабелла. Нет, я её не любил, я боготворил её, всем, что было у меня сейчас я был обязан только ей и в тайне пообещал себе, что сделаю всё возможное, чтобы уберечь свою мать от страданий, я дал зарок, что она никогда не должна знать о моих чувствах, которые в её глазах скорей всего выглядели бы просто оскорблением.
Я не смел и мечтать о ней, но стоило мне остаться одному, как передо мной являлся её светлый образ, и кровь закипала в жилах. Она ведь была ещё совсем молода, по-прежнему обворожительно красива, совсем такая, какой увидел я её впервые. Всё те же серые глубокие глаза, светлые волосы и белоснежная кожа, всё та же грация и утончённость, и тот же голос, который каждый раз заставлял трепетать моё юное сердце.
Итак, как я уже сказал, минул год. Снова было теплое лето и я, наконец, получив долгожданную свободу от занятий, часами пропадал в полях нашего поместья. Моей матери только что прислали из Лондона отличных лошадей, и я вскорости совершенно освоился в седле и часто совершал в одиночестве прогулки вокруг замка. Единение с природой благотворно влияло на мой ум и, казалось, все тревоги последних месяцев уходили на второй план.
То утро выдалось особенно жарким, солнце палило нещадно, и тем не менее я решил не углубляться в тенистый лес, а лишь пару раз прокатиться по полю. Но не успел я покинуть замок, как меня догнал один из наших слуг и сообщил, что к нам прибыл какой-то мужчина. Нехорошее предчувствие шевельнулось во мне. Я лишь поблагодарил его за предупреждение и, стараясь подавить в себе желание немедленно вернуться, продолжил свой путь, но не прошло и часа, как нарастающая тревога заставила меня повернуть обратно. У самых ворот увидел я, как быстро садится в машину мужчина в сером костюме. Я успел заметить лишь его бледное лицо и большие чёрные усы. Я понял, что он приезжал к ней. Не знаю, что нашло на меня в этот момент, но я пустил коня во весь опор. Влетев во двор замка, бросил поводья удивлённым слугам и, никому не говоря ни слова, я побежал по лестнице вверх. Анабелль не было нигде: ни в гостиной, ни в малой зале, ни в библиотеке, но я заметил, как горничная собирала там осколки разбитого бокала. Не останавливаясь, кинулся я по коридору дальше и, добравшись до спальни своей матери в нерешительности замер, но, услышав через дверь приглушенные всхлипывания, казалось, забыл обо всем и вошёл в комнату. Никогда ещё в своей жизни не видел я, чтобы она плакала… никогда. Она сидела, облокотившись о спинку кровати с распушенными волосами и на её прекрасных щеках сверкали маленькие капельки слёз. Я застыл на месте не в силах хоть что-нибудь сделать. Разум вернулся ко мне лишь когда Анабелла подняла голову и пристально взглянула на меня. Я чертовски испугался: ещё бы осмелился без стука, без приглашения вот так запросто взять и явиться… Я уже приготовился к самому суровому наказанию и, зажмурившись, по-прежнему стоял не шелохнувшись.
- Сантино, подойдите сюда, - прошептала она и протянула ко мне свои руки. Я не осмелился ослушаться, но вместо того, чтобы хорошенько отхлестать по щекам, мать погладила меня по голове, а потом обняла крепко. О Боги, я просто не мог в это поверить, каким сладким было чувство близости с любимой женщиной. И помимо своей воли я ощутил всё нарастающее желание.
- О, эта жизнь, за что она бьёт меня так больно, - казалось, г-жа Дисперс разговаривала сама с собой. Но любое её несчастье делало несчастным и меня. Я упал перед ней на колени:
- Порошу вас не плачьте сударыня, располагайте мной всецело и я исполню любую вашу просьбу, - воскликнул я, подражая тем рыцарям средневековья, которые всегда готовы были отдать жизнь за даму сердца, и о которых столько читал я в книгах.
- Встаньте Сантино, мальчик мой, и поцелуйте меня, вот всё о чём прошу я вас.
Внутри меня всё затрепетало и я собрался было запечатлеть на её лбу самый невинный из сыновьих поцелуев, но она сама нашла губами мои губы и долго целовала меня столь сладостно и нежно проникая языком в мой рот, что у меня даже перехватило дыхание, а возбуждение достигло такого предела, что скрыть его было уже невозможно. Я попытался было прикрыться руками. Но Анабелль заметила это движение и задержала его. От напряжения у меня на лбу выступил холодный пот, я совершено не знал как вести себя дальше, а моя матушка принялась тем временем медленно раздевать меня и вскоре я был перед ней совершенно обнаженным. Она снова поцеловала меня, но потом резко отстранилась:
- Ты что, так боишься? – спросила Анабелль неожиданно.
- Не… ет, - промямлил я.
- Тогда расслабься, ты чересчур напряжён. Не надо стесняться своих желаний, ты очень красивый, так дай же мне вдоволь налюбоваться тобой.
Её тонкие пальчики бесстыдно трогали меня и ласкали во всех мыслимых и немыслимых местах. Я понял, что ещё немного и я совсем потеряю власть над собой. Она потянула за шёлковый пояс, и её платье соскользнуло на пол. Я впервые видел перед собою нагую плоть женского тела и был потрясён его красотою.
- Ну же смелее, - она улыбнулась и увлекла меня за собой на постель. Наверное, всё свершилось слишком быстро, я ещё не умел как следует контролировать себя и мне пришлось усердно зажимать рот рукой, чтобы побороть крик рвавшийся наружу.
Мы долго ещё потом лежали, обнявшись, и я не верил своему счастью. Анэ сказала, что любит меня, да, да именно так и сказала. И я, конечно же, верил. Её глаза не могли лгать. И с этого памятного дня мы часто были вместе, впрочем, приходилось соблюдать множество предосторожностей, чтобы никто не узнал об этом. На людях г-жа Дисперс по-прежнему была холодна и строга со мной, но зато потом, стоило нам остаться вдвоем, какая нежность просыпалась в ней. Мы полностью растворялись друг в друге. Я действительно попал в Рай, не покидая землю.
Всё лето упивались мы свободой, утопая в любви. Каких только ухищрений не придумывала моя возлюбленная, чтобы побыть со мной, иногда ночью она приходила в мою комнату сама.… О Боги, скольким рисковала она ради этих мгновений полного моего счастья, и я щедро благодарил её за это, стараясь предупредить каждую её прихоть или каприз, которых в прочем у Анабелль было совсем не много. Она ничего не требовала от меня, просто любила всецело и беззаветно, или мне только так казалось. Я, во всяком случае, готов был молиться на неё и отдать жизнь только зато, чтобы в этих грустных глазах появилась искорка неподдельного счастья. Но от меня, конечно, не требовалась так много…
"Что такое норма? Так, как все? Или как немногие, но лучшие? Вот, к примеру, я не умею ходить по ступенькам - ненормальный, да? А может, я летать умею, тогда зачем мне ходить по ступенькам?"
(с) Э. Маринин
|
| |
| |
| Markuza | Дата: Четверг, 2006-05-04, 17:08 | Сообщение # 5 |
|
Добрый критик
Группа: Критик
Сообщений: 523
Статус: Offline
| Но вот настал август, наше с Анэ сладостное уединение было нарушено совершенно бесцеремонно. Грейз Гарстрен заявилась к нам без всякого приглашения и с этого момента всё пошло наперекосяк. Анабелль, разумеется, не могла выставить подругу, и, даже более такого, она не позволила себе ни одного упрёка в её адрес, но я заметил, сколь раздражает мою мать присутствие этой женщины, которая провела у нас уже неделю, но видимо совершенно не собиралась уезжать. Деньки действительно стояли чудные и оттого все доводы г-жи Гарстрен о необходимости провести некоторое время загородом и отдохнуть от пыльного людного Лондона, выглядели весьма убедительно. Но всё-таки, как оказалось, гостья явилась с вполне конкретными намерениями, которые обнаружились сразу же по приезду Лолиты…
Лоло заметно изменилась: волосы у неё стали намного светлее, веснушки почти совсем исчезли, а ярко накрашенные губы слишком выделялись на бледненьком личике, но, говоря по правде, это вовсе не добавило эй красоты. Весь образ её был каким-то негармоничным и незаконченным, а в манерах появилась нервозность и раздражительность. Так вот эту самую девушку, явившуюся вслед за своей «маман», чета Гарстрен пророчила мне в жёны.
Можете представить себе шок Анабеллы, когда подруга поведала ей все свои далеко идущие планы… Грейз утверждала, что более выгодной партии для меня леди Дисперс просто не сыскать, мало, кто согласиться отдать свою дочь за приёмного сына пусть и с немалым годовым доходом, а для Лолиты сейчас просто нет другого выхода. Всё дело в том, что первая её помолвка не увенчалась успехом, чему не мало поспособствовала и сама Грейз, которой просто очень приглянулся молодой жених. Да, да, как не цинично это звучит, но мать попросту отбила любовника у собственной дочери. Теперь, конечно, г-жа Гарстрен глубоко раскаивалась в этом и по секрету клялась Анабелле, что у неё и в мыслях не было разрушать судьбу юной Лоло и если бы та не была столь любопытна, то никого казуса бы не произошло, а так девушка буквально застукала мать в момент преступления, после чего, конечно, ни о какой свадьбе не могло быть и речи. Скандала вроде бы удалось избежать, но Лолиту из-за случившегося нервного срыва пришлось отправить не лечение в клинику, где Грейз и посоветовали как можно скорее сыскать ей новый предмет любви, что поспособствовало бы выздоровлению гораздо лучше всяких лекарств и вот любящая мать, не теряя ни дня, принялась за осуществления своего плана.
- Я вовсе не говорю о том, что свадьба должна состояться немедленно – поясняла она моей Анабелль. – Пусть твой сын просто слегка поухаживает за ней, прочтёт кое-какие стихи и всё… остальное уже решиться само собой. В любом случае у нас будет ещё в запасе год или два, а там и поглядим, как будут складываться их отношения.
Разумеется, Анэ не могла на это согласиться. Этой же ночью она поведала мне обо всем и мы сговорились, что я в самом деле претворюсь беспамяти влюблённым, буду предупредительным и нежным в отношении Лоло и вместе с тем совершенно безразличным в Анабелле, которая за это выигранное нами время сумеет спланировать всё так, что у нас появиться повод уехать из Англии, по крайней мере, на несколько месяцев, а там уж возможно, мы навсегда осядем на континенте, где нам некого будет опасаться, где никто не будет знать нас и мешать нашей любви.
О видит Бог, сколь сложно далась мне эта роль, но я не мог поступить иначе… через три недели мы уехали навсегда, оставив после себя кучи лжи и обещаний, но, поклявшись, друг другу, что отныне не вспомним больше ни о чем, что было до, и будем жить лишь будущим и настоящем. Увы, порою это бывает невозможным…
Мы направились в Италию, в чудесную страну оливковых деревьев и пламенных страстей. Мы были в Риме, прекрасном древнем городе, где каждый камень на мостовой может оказаться свидетелем столь далёких событий скрытых за пеленой веков, что и представить себе трудно. А сколько соборов в этом городе, сколько церквей и вместе с тем сколь в нём разврата… Самая возвышенная добродетель соседствует здесь с низким пороком. Но они прекрасно уживаются вместе, не особенно друг друга беспокоя. И что за нрав у этих итальянцев: резкий, импульсивный, неподдельно жизнерадостный и весёлый, совсем не такой как у серьезных английских лордов. А вообще-то я не особенно занимался подмечанием каких-то тонкостей и деталей, меня конечно привлекало всё новое и ранее неведомое, но всё же я предпочитал проводить время с Анэ в уютном номере гостиницы, а не на древних площадях среди пёстрой толпы.
Ах, как наслаждались мы истинной свободой! До нас не было дела никому и нам все были безразличны. Частенько запираясь в комнате мы, изнывая от жары, скидывали с себя всю одежду, открывали настежь окно, не опасаясь того что, выходило оно на весьма оживлённый проспект (благо мы поселились на самом верхнем этаже) Анабелль ложилась на кровать, а я начинал играть на скрипке. Моя любимая обожала музыку, а я к тому времени уже довольно сносно владел инструментом. Я стоял прямо перед ней и играл, играл,… и она не могла усидеть на месте. Я видел, как вспыхивали страстью её бледные щёки и пылали сладкие губы. И тогда она подходила ко мне и становилась на колени… Она ласкала меня и волна чувств накрывала с головой нас обоих.… А я всё играл, не смея остановиться и только закрывал глаза, полностью отдаваясь музыке и любви, растворяясь в каждой ноте и в каждом движении её губ.
Ах, и почему я не умер тогда, почему не ценил как должно каждую секунду, каждый миг этого неземного блаженства и счастья и почему всему в нашей жизни рано или поздно приходит конец? И вот что было дальше…
Рим настолько приглянулся нам, что мы решили провести здесь зиму. Анабелла сняла нам маленький домик на одной из улочек города, и там могли мы жить ничего не опасаясь. Впервые с того момента как мы покинули Англию, я написал Джону, это было первое и последнее письмо кому бы то ни было отсюда. Оно далось мне слишком сложно. Лгать лучшему другу было выше моих сил, но рассказать ему открыто обо всём я тем более не мог: Анабелль в первый же наш день взяла я меня слово молчать о наших отношениях.
Итак, я сообщил Спенсеру лишь то, что по личным обстоятельствам вынужден был уехать на континент и до сих пор не представляю, когда смогу возвратиться. Я много писал про красоты Рима: про полуразрушенный амфитеатр Флавиев, иначе именуемый Колизеем, галерею Дория Памфили с картинами Тициана, Корреджо и Рафаэля, Сан Пьеро ин Винколи и ещё множество других, но, увы, в эти голые факты мне не удалось вложить должного чувства. Мне было неудобно перед Джоном, и я отослал письмо без обратного адреса, просто из Рима. За что, впрочем, ругал себя потом.
Время летело с ужасной быстротой и я даже не заметил, как осталась позади осень. Я начал постепенно овладевать итальянским и мать уже планировала подыскать мне талантливых учителей, чтобы я мог с успехом продолжить образование, хотя сам я, признаться честно, не слишком заботился об этом.
Анэ… Я любил её так беззаветно и преданно, что больше ни на что не оставалось ни сил, ни времени, теперь я понимаю сколь опрометчиво поступал, отдавая ей себя всего без остатка, но разве можно было иначе. Моя душа жила лишь её надеждами и чаяньями, она показала мне смысл бытия и смыслом этим стала для меня всепоглощающая наша страсть., возвышающая и разрушающая одновременно. Сладкий яд внутренней светлой пустоты, адовый мрак слепящего огня… И я уже не такой, каким был прежде, потому что сам, как и Анабелль, подчинился высшей силе, которую называли мы любовью.
Но рано или поздно приходится расплачиваться за своё счастье, годами за минуты…
В конце декабря поздним вечером в наш дом позвонили… Мы не ждали гостей и не могли представить, что кто-то явиться к нам в этот час. Гертруда - единственная наша прислуга кроме кухарки, горничная, которую наняла мать из чистой необходимости – уже спала и потому я сам спустился вниз, дабы узнать, кто пожелал нарушить наше уединение. Незнакомый мужчина предстал моему взору. Но стоило мне внимательней посмотреть на его лицо, как я тут же понял, что не спутаю его ни с кем иным. Тот самый человек, который некогда посетил наш замок, принеся с собою новость, которой был я обязан тем, что Анабелла стала моей. Всё те же густые чёрные усы, круглое лицо и маленькие глазки, кажется, впивающиеся в самое сердце. Призрак окутанный тайной, не добрый вестник, мать так и не сказала мне, о чём говорили они тогда и что вызвало её слёзы, а я не стал настаивать, потому что мне самому не очень хотелось копаться в её прошлом, но вот сейчас оно само предстало передо мной и я понял, что сегодня мне суждено узнать всё до конца.
Незнакомец вошёл и, даже не посмотрев в мою сторону, уверенным шагом направился в гостиную и Анабелла, услышав его шаги, сбежала вниз по лестнице и, попросив меня оставаться здесь и не мешать их разговору, заперлась в комнате с этим странным господином. Тщетно пытался я расслышать хотя бы слово из этой беседы, а через пол часа так же неожиданно, как и появился, в полном безмолвии человек покинул наш дом. Лишь когда он поравнялся со мной мне показалось что в уголках его губ мелькнуло некое подобие усмешки. Я запер за ним дверь и поспешил к Анэ.
Что-то дрогнуло у меня в груди, когда увидел я, как сидит она, за столом не шевелясь, в полу тёмной комнате похожая на восковою куклу, не слезинки в этот раз, только немое отчаянье во взгляде прекрасных глаз, обессилевшие руки лежат на коленях и даже дыхания не слышно под шум дождя за окном. На секунду показалось мне, что он убил её каким-то страшным способом, не оставляющим следов, но действующим наверняка. Я подбежал к ней, покрывал поцелуями холодные бледные щёки и, наверное, целая вечность прошла, прежде чем она вернулась ко мне из небытия.
- Свершилось предначертание небес, - прошептала она. – Я жить теперь недостойна.
- Нет, нет, нет, - и я вновь упал перед ней на колени и нес какую-то полную чушь о небесах, любви и Рае. А она меня слушала, но не понимала слов.
- Ты не можешь любить меня, – сказала она наконец. – Ведь ты совсем не знаешь,… Ты погубишь себя, оставаясь со мной.
- О, меня совсем не пугает это. Я и в аду буду готов гореть место тебя.
Она одним движением руки заставила меня замолчать.
- Ты не отдаёшь себе отчёт в том, что говоришь сейчас, ты слишком молод, чтобы понимать цену слов. А я знаю и расскажу тебе…
И сидя на полу у её ног я весь превратился в слух, но вовсе не ненависть на протяжении всего повествования закипала во мне, а безудержная жалость к этой женщине и безумное желание ею обладать.
"Что такое норма? Так, как все? Или как немногие, но лучшие? Вот, к примеру, я не умею ходить по ступенькам - ненормальный, да? А может, я летать умею, тогда зачем мне ходить по ступенькам?"
(с) Э. Маринин
|
| |
| |
| Markuza | Дата: Четверг, 2006-05-04, 17:08 | Сообщение # 6 |
|
Добрый критик
Группа: Критик
Сообщений: 523
Статус: Offline
| Отец Анабеллы умер рано, и мать вынуждена была одна воспитывать и содержать двоих детей, вот только в наследство не осталось им ни чего кроме титула. Брат Анабеллы Артруа де Трюриньи был на два года младше своей сестры, но остался в семье единственным мужчиной. Мадам де Трюриньи с трудом несла на себе бремя ответственности за воспитания дочери и сына. Денег постоянно не хватало даже на самые необходимые вещи и это всё не могло не сказаться на её характере. Она страдала частыми нервными срывами, а дети вынуждены были стойко сносить все превратности судьбы. Когда Анэ было пятнадцать впервые появились подозрения, что у её матери серьёзные проблемы с сердцем. Случился первый приступ, и мадам де Трюриньи слегла на долго. Анабелль и Артруа взяли на себя все обязанности по хозяйству и очень сблизились за это время. И как-то совершенно незаметно нежная привязанность переросла в любовь. Кого было винить в этом, да наверное некого… Просто они попали в замкнутый круг одиночества среди своих же ровесников. Гордость не позволяла юным де Трюриньи общаться с теми, кто был ниже их по происхождению, а дворянские дети из соседних владений сами сторонились их как нищих и изгоев. Но вот природа в несколько извращённой форме всё-таки взяла своё: Анабелла и Артруа нашли утешение друг в друге и решили не расставаться никогда, идти всюду по жизни вместе и доказать всем что они тоже достойны уважения. Они любили той романтической любовью идеалистов, какая не редко встречается среди детей, но уже сейчас что-то инстинктивно подсказывало им необходимость скрывать своё чувство. От того в присутствии третьих лиц они часто инсценировали ссоры, так что создавалось впечатление, будто были они непримиримыми соперниками и чуть ли ни врагами. Мать, конечно, это очень расстраивало, но зато она на протяжении многих лет и помыслить не могла, что есть между ними преступная связь. И только ночью давали дети волю своей страсти и любопытству. Но Анабелль понимала, сколь большое значение играет её девственность для дальнейшего устройства жизни, и умоляла брата не лишать её последнего шанса. Артруа согласился, ведь существовали и иные не менее заманчивые способы любви, но из-за этого начались их первые серьёзные размолвки: парень не хотел, чтобы сестра принадлежала чужому мужчине и Анэ обещала, что, даже когда выйдет замуж, найдёт способ оставить его при себе и сердцем всегда будет принадлежать лишь ему.
Прошло ещё несколько лет и девушка каким-то чудом познакомилась с английским маркизом, тот влюбился в неё с первого взгляда, а, узнав о бедственном положении семьи, сразу сделал предложение. Мать, искренне радуясь за судьбу дочери и лелея надежду, что и сама теперь сумеет выкарабкаться из постоянных долгов. Только Артруа был вне себя от того обстоятельства, что его любимая сестрёнка намеренна навсегда покинуть родину в угоду мелочным амбициям. Что она наверняка загубит свою жизнь со стариком. Тогда Анабелль предложила ему принести клятву на крови, дабы юный де Трюриньи убедился, что она действительно всецело лишь его. Она обязалась избавиться от мужа как можно скорее и вернуться при этом не с пустыми руками. Артруа ничего не оставалось делать, как только согласиться.
За день до свадьбы заперлись они на чердаке парижского дома, который снимал для их семьи маркиз Дисперс и тонким острым ножом сделали друг другу надрез на груди в области сердца. Совершенно обнаженные, освещённые лишь парой восковых свечей, смотрели они как кровь по капельке стекает из раны, а потом обнялись и замерли, давая ей смешаться, а двум ранам превратиться в одну. Они стояли не в силах разжать руки и только губы, слившись в страстном поцелуе, выражали их чувства.
- Неужели и сегодня не станешь ты полностью моей? – воскликнул Артруа.
- Я и так больше твоя, чем могла бы быть когда-нибудь, - ответила Анэ. – Эта ночь последняя, которая будет у нас до отъезда, так пощади же меня, ибо сама близка я к тому, чтобы отречься от всего и убежать с тобой на край света.
- Знаешь, завтра начну я рисовать твой портрет и в день, когда окончу, буду ждать тебя, так как, когда картина будет готова, ты снова вернёшься ко мне.
- Клянусь, что это будет так! Я привезу тебе деньги, и ты сможешь, наконец, получить образование, станешь настоящим художником, а я останусь скромной твоей музой.
- Единственной, без которой мне никогда ничего не сотворить. Клянусь!
Но они позабыли об осторожности. Мать, которая спала этажом ниже, услышав шорох на чердаке, поднялась туда и видела всё.… И в тот момент, когда тела её детей переплелись в страстном объятии, г-жа де Трюриньи испустила дух. Сердце её не выдержало и она так и скончалась на деревянном полу, где кровь, принесённая в жертву любви, не высохла ещё до конца.
Вот так всё завершилось, трагически и нелепо. Артруа обвинил в этой смерти Анэ, а она Артруа, в первый и последний раз поссорились они по настоящему и расстались, чтобы не встретиться больше никогда. Их сильная любовь принесла лишь несчастья и от того в порыве первой ненависти прокляли они друг друга.
Но Анабелла нашла покой в Англии с мужем, к которому она вскоре привязалась как к единственному человеку, который жалел её ещё в этом мире и, ничего не зная о её прошлом, не мог ни в чём упрекнуть. Она платила за это преданностью своему маркизу, но, увы, произнесенное когда-то давно страшное слово сбылось: она слишком рано овдовела. Но горевала бы гораздо более искренне, если бы не Сантино. Если бы не я - ребенок, который был в этом мире так же одинок как она.
Анабелла любила, а любовь всегда бросается в крайности, если только исходит действительно от души и сердца. Не приди я к ней сам в тот день, ничего могло бы не быть между нами. Тогда впервые явился человек в сером костюме и принёс огромный холст, тщательно обёрнутый бумагой. И стоило Анабелле взглянуть на картину, как она тут же узнал себя, и поняла, что Артруа всё-таки закончил свою работу и нарисовал её портрет. К нему прилагалась всего одна записка: «Не ищи меня, я сдержал обещание и, проклиная нас, отпускаю тебя на свободу». Как ни просила она странного посланца, как ни умолила и ни приказывала ему сказать, откуда он явился и где сейчас человек, передавший ему полотно, он ничего её не ответил.
Да, дороги назад уже не было: их страсть сгорела, а любовь ко мне спасла её тогда и, казалось, заглушила муки совести, но теперь усатый незнакомец явился вновь и принёс длинное послание от Луи Пьера - друга Артруа, где подробно описал всё, что произошло с братом Анабеллы. После её отъезда Артруа отказался принимать любую помощь от сера Дисперса, покинул его парижский особняк и, распродав кое-какие свои личные вещи, начал вести жизнь полную лишений и скитаний. У него осталась одна лишь страсть к рисованию, а в остальном лишь вероломство и разврат. Но рисунки непрофессионального художника покупались редко и то за жалкие гроши, и надежды младшего де Трюриньи достичь чего-то в жизни рушились слишком быстро. И вот тогда появился некто Бомон, преуспевающий банкир, уже не молодой и с весьма извращёнными фантазиями. Он взялся содержать Артруа взамен тех удовольствий, которые парень должен был доставлять ему. О, Анабелль знала нрав своего брата и понимала, что только полное отчаянье могло довести его до такого. Отчаянье и жажда мстить за своё прошлое и настоящее всем людям вокруг и в первую очередь самому себе. Но мадам Дисперс, разумеется, не могла и помыслить, что он совершит то, что совершил.… Вся боль унижения, которые пережил он, привели к печальному финалу. Не выдержав издевательств со стороны своего благодетеля, молодой де Трюриньи бросался в Сену с Нового моста.
- Сможешь ли теперь ты любить меня, так же как и прежде? – спросила Анэ, помолчав немного.
А я покрывал жаркими поцелуями её хрупкие кисти и, теряя от страсти самообладание, не мог уже отдавать себе отчёта в действиях. Да, не было мне дела до её прошлого, до разбитого сердца какого-то мужчины, который сам отрёкся от своего счастья. Я не хотел поступать так же… Вы можете, конечно, счесть меня глупцом, но я и сейчас об этом не жалею, ибо так видимо начертано мне было на небесах…
В Риме оставались мы до середины зимы, а потом решено было ехать во Францию, моя мать с неудержимым трепетом мечтала вновь оказаться на Родине, и я охотно согласился, не подозревая, чем обернётся это её стремление в конечном итоге. К тому времени мне казалось, что я уже не плохо изучил эту женщину, но мне было тогда всего семнадцать лет и я не знал, что человек непостижим по своей природе.
Столица Франции встретила нас промозглым ветром и дождём со снегом и мне почему-то сразу не понравился этот город, а может быть это было просто предчувствие неминуемой катастрофы.
"Что такое норма? Так, как все? Или как немногие, но лучшие? Вот, к примеру, я не умею ходить по ступенькам - ненормальный, да? А может, я летать умею, тогда зачем мне ходить по ступенькам?"
(с) Э. Маринин
|
| |
| |
| Markuza | Дата: Четверг, 2006-05-04, 17:09 | Сообщение # 7 |
|
Добрый критик
Группа: Критик
Сообщений: 523
Статус: Offline
| В первое своё Парижское утро я чувствовал лишь усталость после переезда и головную боль от приближавшейся простуды. В тот же день моя Анабелль ушла одна, оставив меня в гостинице, отправилась на какое-то маленькой кладбище в предместье оплакивать своего брата, а я сидел у окна, терпеливо ждал и ревновал ужасно. Я, кажется, впервые осознал, что Анэ может любить ещё кого-то, но я как мог, успокаивал себя тем, что главный мой соперник покоится в могиле. А потом она вернулась и долго лежала рядом со мной на постели, прижавшись щекой к моей груди, и я окончательно всё простил, да она и не было передо мной виновата. Ближе к вечеру отправился я в особняк Боренье. У меня был столичный адрес друга, а я так соскучился по нему, что решил, во что бы то ни стало его увидеть. Он, надо признать, почти не удивился моему приходу и объяснил это тем, что Джон писал ему о том что, я покинул Англию и, наверняка, в скором времени должен побывать у Гренуара. Мы вместе гуляли по городу и болтали о всяких пустяках, вернее г-н Боренье всё больше рассказывал мне о своих приключениях и любовных победах, а я молча слушал его бахвальство, ибо у самого меня кроме Анабелль не было никого, но и о ней я вынужден был молчать. Мы долго ходили, и под моросящим дождём я промок совершенно насквозь, после чего недуг окончательно одолел меня.
Несколько дней я сильно болел, ныло всё тело и мысли путались в голове. Иногда я бредил и словно шеё по лунному лучу через большую реку, совсем не боясь, уверенно и быстро, шёл и каждый раз неожиданно падал, почти добравшись до конца пути. А потом приходил в себя и мне очень хотелось плакать, сам не понимаю почему. Но только слёзы сразу высыхали на моём пылающем от жара лице. И Анабелла, такая же бледная как всегда, сидела у моей постели, отрешённо смотря куда-то вдаль, только частые приходы Гренуара заставляли её хоть что-нибудь делать или говорить, и я искренне радовался этому, ибо мои физические страдания были нечто по сравнению с пыткой смотреть, как тихо чахнет моя любимая от переживаний. И я всё-таки выкарабкался, собрал все силы и выздоровел.
В честь этого события мой друг впервые передал нам с матерью приглашение на обед от своих родителей, и мы, разумеется, не могли отказать. Вскоре мы стали частыми гостями в их особняке…
Я слепец, господа, слепец, сам погубивший себя. Я сам виноват и признаю это, не вините никого иного…
Однажды, когда Гренуар сказал мне про Анабелль: «Она случайно не твоя любовница», я ничего лучшего не нашёл как сделать вид, что не расслышал его слов. Я должен был сразу поставить его на место, возможно даже ударить, но только не молчать, а я испугался, испугался выдать себя жестом или взглядом. Не за себя больше страшился, за неё, за честь Анабеллы, за её ранимую душу…
И откуда ж мне было знать, что именно в его постели я её застану и заниматься они будут тем же, чем занимались мы. Он будет ласкать своими руками тело моей Анэ, нещадно впиваться губами в нежную кожу. Занятые друг другом они даже не заметили меня, а я замер у дверного проёмы и не мог глаз отвести от этой картины. И не верил, не верил всему происходящему. Как во сне кинулся я в кабинет, где Гренуар не так давно хвастался мне прекрасным револьвером, который его отец хранил в верхнем ящике стола. В тот день из родителей у Боренье никого не было, поэтому никто не мог воспрепятствовать мне. Слуги… они не в счёт, да и не встретились они мне на пути, иначе ещё одним грехом было бы больше на моей совести… Ящик был заперт, но обуреваемый ненавистью и жаждой мщения я без особого труда смог его выломать. На цыпочках, стараясь производить как можно меньше шума, вернулся я к той комнате, где друг мой трудился над Её телом. Стоя на пороге, я мог видеть мельчайшие детали: завитки его волос, прилипшие к взмокшему лбу, и её, всю изогнувшуюся струной и судорожно глотавшую воздух своим ярко алым ртом...
Я выстрелил в упор, не думая как следует, не целясь и рука мой не дрогнула в ту минуту. В чарующей тишине, нарушаемой лишь любовными стонами, грянул гром, и всё было кончено.
Вы думаете, я убил её? Нет, конечно же, нет? Я слишком её люблю.. Я прикончил его, милостивые господа присяжные, и мы убежали бы с ней опять за моря и океаны, мы были бы счастлива, но теперь я уже не знаю, где она. Я один… Человек приходит в этот мир одиноким и одиноким уходит из него и я уйду уже совсем скоро…
А она ни в чём не виновата, ну может быть лишь в том, что я её люблю… Эпилог.
Я получил эти записки от г-на N адвоката Парижской коллегии, и, поверьте, никогда не опубликовал бы их, но видимо судьбе угодно было распорядиться иначе. Один мой знакомый очень уважаемый человек, известный психиатр, порекомендовал мне ознакомить с ними общественность, дабы каждый человек, будь то женщина или мужчина, знал сколь опасен бывает огонь святой и преданной любви. По сути своей настоящее чувство лишь разрушает, и пытаться стоить на нём жизнь весьма опасная затея. Я посвящаю эту публикацию памяти дорого моего друга, который оступился лишь однажды, но и этого хватило для страшного приговора. Да только не наше с Вами дело судить его, и пусть само небо покарает истинного виновника всего.
Спасибо Вам за внимание,
Искренне ваш, Джон Спенсер.
"Что такое норма? Так, как все? Или как немногие, но лучшие? Вот, к примеру, я не умею ходить по ступенькам - ненормальный, да? А может, я летать умею, тогда зачем мне ходить по ступенькам?"
(с) Э. Маринин
Сообщение отредактировал Markuza - Четверг, 2006-05-04, 17:11 |
| |
| |
| Irh | Дата: Пятница, 2006-05-05, 09:40 | Сообщение # 8 |
|
Знатный потатор
Группа: Патриции
Сообщений: 75
Статус: Offline
| Асилил.
Инцест это пять. Совращение малолетних тоже. Если бы в рассказе было много лУбви(подробнее!) и меньше лирики мне бы понравилось еще больше 
А покамест: я являлся причиной расстройства –> я был причиной постоянного расстройство –> и постоянно я был причиной расстройства. (Мне самому недавно на это указали. Ты не служебные записки пишешь. Это часто по тексту встречается) Теперь я понимаю, что больше всего тревожила их невозможность пристроить меня какой-нибудь бездетной паре. -> Только я понял, что обузу, которой я и был, не могли переложить на другие плечи - вот и все «расстройство». меня совсем не утишало -> утЕшало интенсивно ласкал себя руками –> тема не раскрыта! :-) совершенно безразличным в Анабелле -> фига себе выдержка… в ней и безраличен :-) А я всё играл, не смея остановиться и только закрывал глаза, полностью отдаваясь музыке и любви, растворяясь в каждой ноте и в каждом движении её губ -> Точно выдержка на высоте. Или Анабелль просто плохо умеет.. ласки)) адовый мрак –> имхо, аццкий)) Засчитывается как конкурсная работа. Первая =))
Я пьяным бывал, как запчасть самоката;
Я тут же был трезв, как скупая мечта.
Мы в мире вершили злой подвиг Сократа.
И пудинг тому бобылю нечета.
|
| |
| |
| Markuza | Дата: Пятница, 2006-05-05, 22:02 | Сообщение # 9 |
|
Добрый критик
Группа: Критик
Сообщений: 523
Статус: Offline
| Irh,
| Quote | | Если бы в рассказе было много лУбви(подробнее!) и меньше лирики мне бы понравилось еще больше |
Почему-то в этом я не сомневаюсь , как и в том, что наверняка нашлись бы те, кому бы это не понравилось.  А потому пока вынуждена остановиться на достигнутом. Все замечания приняты к сведению.
| Quote | | тема не раскрыта! :-) |
А вы бы сами написали что-нибудь, на примере бы показали нам неучам как надо 
"Что такое норма? Так, как все? Или как немногие, но лучшие? Вот, к примеру, я не умею ходить по ступенькам - ненормальный, да? А может, я летать умею, тогда зачем мне ходить по ступенькам?"
(с) Э. Маринин
|
| |
| |
| Irh | Дата: Суббота, 2006-05-06, 07:39 | Сообщение # 10 |
|
Знатный потатор
Группа: Патриции
Сообщений: 75
Статус: Offline
| Даешь больше эротики хорошей и сладкой 
А я сам неуч; поэтому жду подвига от вас, миледи
Я пьяным бывал, как запчасть самоката;
Я тут же был трезв, как скупая мечта.
Мы в мире вершили злой подвиг Сократа.
И пудинг тому бобылю нечета.
|
| |
| |
|
 |  |
