АссКЛит

В воспоминаниях возникает весеннее небо в обрамлении серых камней, кустарник у входа в пещеру еще не покрылся листвой, и Штейнгеролл видно, как на ладони. Крошечные фигурки суетятся на лугу и в поле, а наш орк слушает, как железный слуга вещает голосом Бертрана:
- В древности на территории Хироувинда существовало всего два языка и множество их диалектов. Первый назывался латин, он имел широкое хождение, на нем велись международные переговоры, составлялись деловые бумаги и даже писались указания для механических слуг. На его основе возник Всеобщий язык Хироувинда. Второй именовался кирилликс, и он был тайным языком Стербендов. Наибольшую ценность представляют документы, написанные на кирилликс, хотя встречается иногда нечто совсем непотребное... Расшифровка одного текста на полях книги дала описание... членовредительства...

Лаэлиндиль вздыхает, и собирается пояснить ребятам, что отношения, которые связывали их в то время, не очень-то походили на супружеские, но Шверт опережает ее.
- Да вы не думайте слишком многого, мы и целовались тогда считанные разы, а всего остального – не было, хоть чем поклянусь.
- Ага, поцелуев не было б тоже, этот умник такую чушь вбил себе в голову... – Лаэ подмигивает мужу, чтобы тот рассказал, но тот ухмыляется и ехидно молчит.

...Орк заходит в пещеру, сбрасывает с плеч свиную тушу, железный слуга волочет еще одну.
- Коптить мясо умеешь?
- Нет, а зачем?
- А затем, что я ухожу – сначала в Меркен, найму двух-трех ребят для сопровождения, закуплю десяток вьючных гуаров, зерна и вина, да потащусь к Имменсхолду, бо Аликсаново войско прожорливо до безобразья, и награбленного золота у них сейчас больше, чем хлеба.
- Не уходи!
- Я обязан. Все золото, что у меня есть – не мое, и тот, кто ссудил мне денег, недвусмысленно пожелал, чтобы я стал поставщиком продовольствия для Волканского войска.
- Я отправлюсь с тобой.
- Там опасно, а для юных девушек – вдвойне.
- Не такая уж я и юная, по вашему счету!
- Неужели?
- Мне пятьдесят семь полных лет!
- Это при том, что живете семь-восемь столетий, вполне детский возраст.
- Много ты знаешь, орк!
- Много. Меня от жизни во дворцах с фонтанами и цветами не прятали...
- Меня – тоже! Я без малого тридцать лет в библиотеке над книгами просидела! Я бумажной пылью пропиталась, как моль! И теперь... теперь... все это никому и не нужно...
- А что – не нужно?
- Художественные образы и вторичные миры... тема дипломной работы...
- Ничего, однажды все вернется назад, ты поселишься в Имменсхолде...
- Вернусь, когда Элизия сдохнет. Поскорей бы!
- Да ты кровожадна, как орк.
- Я? Орк?! А она? Эта тварь подослала наемных убийц, и мы с братом спаслись лишь потому, что были в частной библиотеке на другом конце города, проверяли цитаты и даты. Когда пришли домой, весь пол был в крови... Мать закололи, отец пытался ее защитить, и его разрубили мечом... Тетя, двоюродный братик, головой об стену... все... не могу...
Лаэ расплакалась, и Шверт подхватил ее, прижал к себе, успокаивая, как маленькую, но ей надо было выплакаться – слезы умеряли горе и уносили ту напряженность, что возникла от необходимости молчать и таиться. Сжатые в кулачки пальцы распрямились, расслабились спина и плечи, помягчало выраженье лица. Орк поцеловал ее мокрую щеку, и она откинулась, взглянула из-под потемневших ресниц и подставила губы...

...Орк отрывается от ее губ, аккуратно отодвигает девушку от себя, усаживает на лавку, а она тут же вскакивает и хватает его за руку.
- Чего ты боишься? Я некрасивая? Или я тебе не нужна?
- Ты прекрасна, и я люблю тебя, Лаэ. Но твой брат вряд ли обрадуется, что...
- Лариллан меня бросил одну! Он только о мести и думает.
- Все равно... никто не запишет в городские книги наш брак, и дети окажутся незаконными...
- Ха! За деньги что угодно будет законным! Да меня ваши книги как-то и не касаются, у нас, эльфов – наши законы.
- И ты даже не знаешь, что я...
- Потерял ногу? Почувствовала уже...
- Обе. Понимаешь? У орков тоже свои законы, отличные от людских. Если только в Штейнгеролл узнают, да где угодно, рано или поздно разнесут по всем орочьим селениям, и мне туда путь закрыт. Нужен тебе изувеченный орк, которого даже сородичи гонят?
- Да ты никогда не был красавцем.
- И все же? Что бы ты ни решила, а я все равно не перестану заботиться и не брошу тебя.
- Иди сюда, чудовище! – Лаэ вышла на середину пещеры и указала место рядом с собой. – На колено! (сможешь?..) Так... дай меч... Как старшая дама рода Айоли посвящаю тебя в рыцари (склони голову, кому говорю!)...

- Сложилась интереснейшая ситуация, когда старшей дамой рода оказывается юная дева. В этом случае она может возвысить до себя любого, чтобы вступить с ним в брак. Мудры были наши предшественники, ибо предусмотрели тот случай, когда последняя в роду остается беззащитной, и ей срочно надо найти себе опору, также, если она вынуждена скрываться, и любой эльф из хорошей семьи побоится взять ее в жены, она, тем не менее, оставит потомков, способных восстановить почти прервавшийся род.
- А, так я был твоей опорой и осеменителем! Вот правда-то... Через сколько лет она выплыла...
- Да, хороша опора! Кто из нас полез в драконью пасть, я – или ты? И кто нас оттуда вытащил?
- А вы и драконов видали?
- Конечно. Что, интересно, было вышито на штандарте Волканца? Думаете, волк? Как бы не так! Он хотел быть не просто сильнейшим властителем в Хироувинде, он хотел быть единственным, как дракон, что за год съедает всю живность в округе. Но как был он волком, так волком и остался. И загнали его, точно волка... Но это случилось после Имменсхолда, а до этого я заработал на нем целое состояние! Больше года Волканец стоял под стенами Великого города, и целый год я подвозил ему продовольствие. Таких поставщиков было пять, остальные боялись путаться у нас под ногами.

- Итак, когда мы подошли к Имменсхолду, в нашем отряде было уже семеро, не считая железного слуги, и по пути мы не встречали грабителей, ни тогда, ни потом. Такую компанию вооруженных орков – а людей среди нас не было – стараются не задевать без крайней необходимости.

Вот, наконец, долгий путь позади, слышно звуки военного лагеря – ржанье коней, задышливые ослиные вопли, скрип телег и позвякивание металла, голоса множества людей – грубые и отрывистые мужские, в которые изредка вклинивается женский визг или смех. Наполовину вырубленная рощица, которую путники минуют уже в полумраке и куча повозок, расставленных в беспорядке за нею: торговцы и шлюхи не упустят возможности распродать свой товар – лежалое ли продовольствие или потрепанные прелести телесного свойства.
Шверт оставляет свой отряд сторожить навьюченных ящериц и вкручивается в эту галдящую толчею. Скоро выясняется и причина воплей – у костра, разогнав любопытных шагов на десять, схлестнулись в схватке два воина: высокий черноусый волканец и довольно-таки щупленький орк. Дерутся без оружия, и, видно, уже долго. У орка подбит глаз, у волканца – расквашен нос. Орк так и вертится мухой вокруг противника, охаживая его со всех сторон, но волканцу удары особого вреда не приносят, а вот редкие пропущенные орком ответные тычки заставляют мелкого отлетать на пару шагов. Шверт смотрит на это, скривив рожу – ну, что за драка, так, мордобой трактирный... А между тем орчик пропускает удар под дых, складывается и получает довесок – по затылку. Падает, скорчившись, как зародыш, вздрагивает пару раз и замирает. «Да, не повезло парню, - думает Шверт. – А вот окажись я на его месте, что бы сделал? Усатый дерется и ногами – я так не могу. Он не слишком-то быстр – да и я теперь тоже. А фантазии у него ни на грош – три «коронных» удара, и дальше – глухая защита. Он высок – до затылка «закорючиной» не достать... до морды бы дотянуться. А зачем тянуться до морды? В удар выкладывается, в последнюю ставку... В этом он просчитался...»

Шверт снимает перевязь с широким кинжалом, куртку, рубаху, и аккуратно складывает все на видном месте и подальше от толпы – чтоб не украли. Но его все равно еще обыскивают и проверяют, не зажал ли между пальцев что-нибудь острое.
Не успевают добровольные сыщики вписаться в толпу, как усатый переходит в атаку.

Проверка на вшивость – удар в челюсть – проходит вскользячку, и, будь противник пониже и полегче, полетел бы вслед за рукой, но этот – лишь раскрывается на долю мгновенья. Ничего не успеешь. Пытается ладошками по ушам – напоролся на удар под дых, снизу вверх. Вот так живот, как железный, даже кулак онемел... Но, все ж, волканец сгорбился, выдохнул, локти отставил – ну, хоть что-то пробило... Получил в нос. По второму разу. И ничего! Здоров, скотина... Отпрянул, кровищу размазал – и вперед, на Шверта. Игра кончилась, началось «на смерть». Захват и бросок – через себя, чтобы орка головой в землю воткнуть... не завершился, падают оба, усатый воет, отпускает противника, ну, а ты как думаешь, ежели за причиндал прихватили, сам бросаешь – сам его себе обрываешь. Ну, не оборвал, конечно, значит – пока усатый промеж ног ручки греет, башку откинул – по горлу, по горлу, не убить бы только... крик захлебывается, затихает и хрип. Шверт отползает подальше и поднимается на ноги – плохо, не за что ухватиться... кто-то подает ему руку. Э, да это свои, ну, не совсем, чтоб свои, но на людях – орк орку вроде родного, это без людей рвем глотку друг другу.
Ростом чуть пониже волканца, а, когда б выпрямился, как человек, может, и вровень, в лохматой шкуре псивого цвета и затертых до блеска штанах, с мощной мускулатурой, поблескивающей выпуклостями в неровном свете костров, изукрашенный шрамами и татуировкой не только по всей видимой поверхности тела, но даже по щекам и подбородку, незнакомец выглядит почти пугающе, если б не улыбка во всю пасть, он радуется, как дитя, хлопает Шверта по спине и отводит в сторону.
- Ты мне сто дражек выиграл. Молодец!
- Дражек? – Шверт пытается вывернуться из цепких лап, чтоб забрать оружие и одежду.
- Ну, да – волканских монет, вроде кнайток, но сейчас они ценятся больше. Наниматься пришел?
- Не, торговать.
- А чего продаешь-то?
- Жратву привез – пшеницу, вино.
- А-а... – разочарование. – Мы хлеб не едим, вредно. Мясца бы сюда, да побольше.
- Так зерно волканцам продам.
- Ну, давай... а то, хочешь – иди к нам, такие мордобойцы не помешают...
- Лучше проведи к фуражиру.
- Не, тебе не к фуражиру надо, а к бану Кашуту, тот цену даст, а эти себе в карман половину берут. Понял?
- Так веди.
- Нет, я – не могу, а предводитель наш – тот с ним вчера еще пил, так сейчас самое время продолжить.

- Помнишь Венэю? – спросила Саура.
- Да, дорогу в лугах...

Трактир, наш орк, на удивление трезвый, несмотря на изрядное количество выпитого пива, подзуживает старичка-попрошайку, зарабатывающего себе на жизнь диковинными историями. Старичок забавный, этакий типаж народного сказителя, козлобородого, хитромордого, в посконной рубахе и в круглых очечках.
- А признайся, что нет Венэи, ты ее сам придумал, или кто-то другой.
- Зуб даю, своими глазами видал!
- У тебя зубов-то нету, да и дешево оно будет, зуб... ставишь голову?
- Голову?..
- Ее, родимую. Хочешь золотом сотню кнайток?
- Уж лучше дражек! Волканцы нонче рулят.
- Будут и дражки. Ведешь нас ко границе с Венэей, вместе пересекаем ее, мы расплачиваемся, ты шагаешь назад. Если я не признаю эту вашу Венэю, голову тебе точно снесу.
- Хорошо, добрый человек.
- Я не человек и не добрый... выходим когда?
- Да хоть сейчас. Вы только железных серпов побольше возьмите, и лемехи тоже неплохо б достать, там наши монеты не принимают. А за один серп двенадцать мешков пшеницы дают.
Отправились в путь. Гуары, навьюченные железным инструментом, и животные без поклажи, Лаэ на легконогой лошадке, остальные – пешком. Орков лошади не признают, или сбросят с себя, или сдохнут. Железный слуга перебирает лапами, вертит башкой – запоминает дорогу. Старичок шагает ходко, будто молодой, песни поет, истории загибает, а орки, что ни день, то мрачнеют. Не видно Венэи, вокруг одни леса да трясины.
Вот приходят на поляну, вечереет уже, справа чернеет еловый лес, в нем уже ночь, слева – луга и болота в дрожащем летнем мареве, посередине – дорога. Старичок сбрасывает с плеча котомку и садится на кочку.
- Подождать надо.
- Чего?
- Когда вход откроется.
- А скоро оно будет?
- А когда – как. Можно неделю прождать, а можно – сразу пройти.
- Ждем... ну, если обманешь!

На дороге возникает темное пятно, оно приближается, впереди скачет всадница с белыми развевающимися волосами, позади нее топают вооруженные до зубов разбойники. Орки так и подскакивают на месте, хватаются за оружие. Разбойники со свистом и воплями несутся на них. Шверт ловит старичка за шкирку и заносит над ним меч. Тот уже онемел со страху, только губами побелевшими шамкает.
- Ты на нас разбойников вывел, ублюдок?
Кто-то дергает орка за рукав. Шверт оборачивается и видит девочку лет пяти в венке из васильков и дикой герани. Она манит пальчиком и идет в сторону луга.
Шверт отпускает старика и делает знак, чтобы все следовали за ним, делает шаг, другой – и оказывается посреди бескрайнего поля, под жарким полуденным солнцем. Остальные вскоре присоединяются к ним. Между путниками и ночным лесом вырастает переливающаяся, как мыльный пузырь, прозрачная стена. Преследователи уже близко, и все видят, что внешность разбойников полностью повторяет их собственную: всадница как две капли воды похожа на Лаэ, ее сопровождают орки – один к одному, Шверт и его спутники. Не хватает лишь очкастого старичка. Вот-вот пересекут границу Венэи... Но, как только всадница подлетает к поляне, ее образ начинает течь, расплываться, дробиться. Точно так же истаивают образы орков.

Подхлестывая гуаров, норовящих остановиться и попастись, отряд движется дальше – под полуденным солнцем, обливаясь потом, жмурясь от золотого сияния пшеничных полей. Девочка в веночке идет впереди, как ни в чем ни бывало, за ней – старикан в очечках, следом Лаэ ведет в поводу гнедую лошадку, дальше, пыхтящей толпой – наши орки.

- Эй, Шверт, про шершня забыл! – Саура сунула в рот обкусанный чубук трубки и раскурила ее от лучинки.
- Ну, так ты расскажи.
- Ладно, если что забуду – напомните. Значит, идем по дороге, жаримся, солнце поругиваем. И вдруг – ж-ж-жи! – сверху. Летит такая штуковина, размером с ладонь и на меня хочет сесть.
- Нет, на меня, - перебивает Хайс.
- Наверно, - успокаивает их Шверт. – Когда он над нами кружил, все одно и то же подумали.

Да, летает шершень, сужает круги. Старичок вверх поглядел, прищурился: «Ты не вейся, черный воро-он, над моею голово-ой...» Орки не поняли, при чем здесь вороны, думают, перегрелся старый на солнышке. А тот остановился, достал из-за пазухи трубку, кисет, стоит, набивает ее табаком, пальцем утаптывает. Шершень заинтересовался, вокруг деда летает, только что через плечо не заглядывает. И тут – пых в него дымом. Насекомое обалдело и чуть на землю не кувыркнулось. А в него снова – пых! Зажужжал обиженно, отлетел подальше, в конец обоза. Там Саура, закричала, давай руками махать. Шершню только того и надо, удовлетворенно жужжа, он вошел в пике совсем близко от ее уха, и орка отшатнулась. Шершень взмыл и зашел с другой стороны. Дедок подбежал, сует ей в руки трубку: «На, дыми посильней!» Кашляет орка, но дымит старательно. А старикан уже опять впереди, и оттуда гонит шершня. Пожужжал тот недовольно, сделал разворот и улетел.
- Не ругайтесь более, - старичок говорит. – Тута это не любят.

Пыхнула Саура, как тогда, сощурилась на дым.
- Вот она, плата за наши ругательства, - Шверт на трубку указывает. Дрянное пристрастие, нюх портит, и денег кучу съедает.
- И впрямь, ничего хорошего. Хочу без нее, а не могу, с мужем драться начинаю, и детей бить почем зря. Ну, кто зверя лесного помнит?
- Да все, наверно, такое чудо трудно забыть.
- Вот ты и рассказывай.
Хайс задумался, потер перебитый нос и начал.
- По полю весь день шли, длинный день, я думал, там ночи вообще не бывает, но, все ж, село солнце, как раз когда подошли к лесу. Дед говорит: молчите и переднего из виду не выпускайте, иначе заблудитесь. Ну, замолкли, пошли по лесу. Девчонка в веночке впереди топает, и вроде как подросла, лет пятнадцать на вид ей дать можно. За нею – дедок, мы – следом, скоты наши вьючные совсем устали, только что на брюхо не валятся. Молчим, под ноги да на переднего смотрим, ну, а я малость задумался и за корень ногой зацепился. Упал и заорал... да не от боли, а от обиды – надо же, все перешагнули, а я споткнулся. Сижу, ногу вывихнутую держу, а старикан подбежал и ладонью мне рот зажимает. Остальные тоже вокруг столпились, переглядываются и молчат.

И вот, в глубине леса возник шум, трещат, ломаются ветки, и вылезает на тропу чудо – на высоких ногах, горбатое, с рогами о двадцати отростках и мордой губастой и носатой. Фыркнув, бесцеремонно подходит к Хайсу, бьет его копытом – легонько так, в нос, и тот без сознания валится навзничь. Старик испугался, но загородил собою незадачливого орка, смотрит на зверя осуждающе, головой качает. А у рогатого глаза дурные, будто у пьяницы, потянул он опять носом и к деду за пазуху лезет. Достал старикан кисет из-за пазухи, отдает чудовищу. Так, вместе с тряпкой, оно весь табак и сжевало. Лезет опять. Тут Лаэ нашлась – вытащила сухарь из мешка, улыбается чуду, манит его вглубь леса. Чудо опять фыркнуло, но, делать нечего, пошло за ней. Шверт схватил, было, ее за пояс – куда, пропадешь ведь! – но она ехидно улыбнулась ему, дескать, без сопливых управимся. Не успела скрыться за деревьями, как возвращается, уже без мешка. Смеется в голос: «Пошли, крикуны! Я по всей поляне рассыпала, он их долго собирать будет». Хайса орки до края леса на себе тащили, там привал сделали. Вправили ему ступню, на морду водичкой побрызгали – очухался.
- Венэя крикливых не любит, - самодовольно сообщает дед, а девушка в веночке кивает, поддакивает.

А утром проснулись с распухшими мордами и жесточайшим сушняком. Тяжко вставать, но надо, пошли. Снова поля, снова жгучее солнце. Воды мало осталось, только старик говорит – скоро деревня, не бойтесь. А ее все нет, и нет. И эта, в васильковом веночке, не останавливается, идет, подолом колышет, и кажется, что не ступает она по земле, а плывет над ней вместе с маревом. И стала она будто старше – уже не подросток, не юная девушка – взрослая женщиной со статной фигурой, так что Шверт даже задумался – может, в пути прошли годы? Чего только не почудится с больной головы! А воды почти нет, а пить хочется. Ну, хоть бы лужа! И лужа появилась. Посреди пыльной дороги, широкая, черная... и без воды. В ней оказалась густая жирная грязь, и по этой грязи прыгало нечто мелкое и противное, шестилапое, с длинными тельцами и без крыльев, и было этих тварей столько, что вся грязь ими кишела.
- Надо же, нам жарко, а они веселятся!
- Не веселятся, - отвечает дедок. – Подыхают. Это водомерки, жили в луже, пока вода в ней была, а теперь вода высохла, и дождь нескоро пойдет, так что всем им каюк.
Лаэлиндиль тут встрепенулась, хвать бурдюк с остатками воды, и все в лужу вылила. А воды оставалось глотков десять, не больше. Маленькими лужицами расплескалась она по грязи, никакого толку. Шверт на Лаэ чуть не с кулаками бросился, остальные обступили эльфу, молчат, но видно, сильно не одобряют. А она плечами передернула, говорит: «Им нужнее, а мы перетерпим». Шверт схватился за голову, взвыл: «Лучше б ты дома сидела!»

Повернулся и хотел дальше идти, но видит – лужа водой до краев наполнилась, водомерки по ней скользят. Остальные тоже заметили, смотрят угрюмо – грязь хлебать неохота, а глотки совсем пересохли, и тут дедок им кричит: «Эй, гляньте, деревня!» Подняли головы – точно, близко она, почти пришли.

- Когда до колодца добрались, что приключилось, то стало смешным, а тогда – что ты, я придумывал, как бы Лаэ покруче насолить, чтоб не своевольничала!
- Ты лучше скажи, как пытался скотов прикупить, чтобы зерна увезти больше!
- М-да, не вышло. Они говорят, вы скотину не холите, она у вас быстро дохнет – не дадим! Странные люди. И не то мне показалось странным, что у них все из дерева, а железа – совсем чуть, и то – привозное, а что при этом никто не голодает, и поля такие, с непривычки заблудиться в них можно. Говорят, в Венэе зимы нет, одно лето... Земля странная, жирная, как навоз.
- Да, и люди тихие, не ругаются, не дерутся. В общем, зачарованная страна.
- А на всеобщем наречии мало кто говорит, все по-своему, не понять.
- Знаешь, на каком? На кирилликс, я уже тогда его учил, слышу – есть знакомые слова.
- Наверно, это те самые Стербенды.
- Вряд ли, они ж ничего не изучают, так – в поле трава.
- Но ведь хорошо живут, тихо, сыто.

Наконец, встает и отправляется на поиски Лаэ. Слуга, лязгнув, подскакивает и семенит следом. Сперва орк собрался заглянуть в дом – может, Лаэлиндиль там с хозяйкой беседует, хотя – какая беседа, если все познания во всеобщем у местных дальше «гудмонинга» не идут. Точно, никого. Пожав плечами, выходит, и на пороге сталкивается с хозяйкой, что их приютила.
- Уважаемая... мм... Вази... Баси...
- Василиса, - улыбается женщина.
- Да. Вазилиса. Вы не знаете, куда Лаэ... ну, такая девушка со светлыми волосами, что с нами пришла, запропа... где мне искать ее?
Железяка подождала мгновение, не скажет ли хозяин еще что-то, и механическим голосом, которым обычно и говорила, кроме тех случаев, когда через нее отвечал Бертран, перевела.
Женщина ответила, и железный слуга тем же бесчувственным голосом произнес на всеобщем:
- Я знаю, где она, но не могу вам сказать, ибо не знаю, пожелала бы она сама, чтобы вы это знали.
- Она что, не хочет нас видеть?
Перевод. Недоуменное молчание.
- Она сказала, чтобы вы хранили в тайне ее... местопребывание?
- Нет.
- А почему вы не можете мне ответить?
Василисины брови удивленно взметнулись, и лоб покрылся рябью морщин.
- Сплетничать нельзя. Грех, - перевел ответ железный слуга.
- Но она может попасть в беду, когда бродит здесь в одиночку. Девушка слишком юна и наивна.
- Тут опасностей нет, ее никто не обидит.

Шверт совсем невежливо махнул рукой и пошел по деревне, прислушиваясь, не просочится ли откуда-нибудь звонкий эльфийский голосок. Но все было тихо. До того, как свора деревенских шавок заметила нашу парочку. Это ж надо, какое развлечение им привалило – орк, от которого пахнет незнамо чем странным, то ли человек, то ли – зверь, и железное чудо о шести лапах... Кабысдохи, взлаивая от радости, окружили их и начали увлекательную игру: «ща что-нибудь откушу». Одна из шавок, войдя в раж, со всей силы вцепилась Шверту в ногу, и тут же, скуля, отскочила – зубы наткнулись вовсе не на живую плоть, а на что-то слишком прочное для ее челюстей. Ее обиженный вой послужил командой к атаке – со всех сторон на орка набросились мелкие и злобные, как москиты, кусачие твари. Тут уж не до разговоров – с десяток пинков от орка, втрое больше – от железного слуги, и кабысдохи рассыпаются в стороны, визжа, скуля, подскакивая на ходу и хромая.
На шум из окна высовывается белая борода, потом – покрытый многолетним загаром кончик стариковского носа, и, наконец, дедуся вылезает аж до пояса, и, перегнувшись через подоконник, что-то кричит.
- Перестань бить собак, - ровным голосом переводит железяка.
- Я их бью, потому что они меня чуть не покусали.
Выслушав перевод, тут же сделанный железным слугой, старикан опять взъедается.
- Но не покусали же. Чему тебя в детстве учили? – переводит слуга.
- Меня учили, чтоб умел постоять за себя.
Недоуменное молчание.
- Ну, на удар или укус отвечать тоже ударом.
- Но это очень дурно, - перевод отличается от речи деда поразительной краткостью, видно, для остальных слов не нашлось подобных им на всеобщем.
- А бросаться на меня – хорошо?
- Божьи твари не знают, где зло, где добро, а если бросаются на тебя – заподозрили что-то неладное.
На это Шверту нечего и сказать, хмыкнув, он продолжает свой путь. Солнце шпарит вовсю, голова начинает гудеть, а в глотке давно уже сухо, и орк сворачивает к ближайшему дому. На его стук выходит молодая женщина с младенцем на руках, без лишних слов приглашает его за собой. В сенях темно и прохладно, а вода из бадейки, зачерпнутая каким-то странным вытянутым сосудом с одной ручкой, не такая уж теплая. Но, по правде, после всех передряг, хочется чего-то другого. Битый час Шверт пытается объяснить, что такое пиво, и, когда женщина, наконец-то, его понимает, на ее лице отражается ужас.
- Хмельное пить – страшный грех, - переводит железный слуга.

- Не пойму одного – при чем тут твои сограждане? – удивилась Дорис, испытующе взглянув на учителя.
Лаэ усмехнулась.
- Пусть сам расскажет.
И Шверт продолжил.
- Вот, в то лето мы ходили в Венэю еще два раза, и на хлебе для Волканского войска заработали больше трех тысяч золотых. И решил я вернуться домой.

Вечер, за окном угасает долгий закат. Комната на постоялом дворе, одна на всех, без кроватей, только соломенные тюфяки, брошенные на пол, да стол у окна со скамьей, привинченной к полу. Лаэ отчищает плащ от пыли и пятен, орки спят, кроме Шверта, который, вытряхнув на стол один из объемистых кошелей, и разложив деньги по стопкам, пытается сосчитать.
- Девять дюжин по дюжине и еще восемь дюжин... Десять дюжин по дюжине – это дюжина десятков дюжин... Значит, девять дюжин по дюжине...
- Разложи по десятку! – вмешивается железный слуга голосом Бертрана.
- Хиг тебе! Я всю жизнь дюжинами считал!
- Ну и дурак. Делай, как проще, а не так, как привык. Помнишь таблицу?
- Помню... а я вот сейчас тоже таблицу сочиню – для дюжин. И, знаешь, мне проще – в твоем результате надо взять десятки и разделить их на двенадцать с остатком, то есть – количество десятков помножить на пять и разделить на шесть с остатком... А остаток удвоить и прибавить те единицы, которые были в твоем результате... Вот, к примеру, семь раз по восемь – пять десятков и шесть единиц. Умножаем число десятков на пять – получаем двадцать пять, делим это на шесть – четыре, и единица в остатке, единицу удваиваем, прибавляем оставшиеся единицы, получаем четыре дюжины и восемь единиц... Просто!
- А как представишь трехзначные числа?
- Точно так же... Сто тридцать два: тринадцать десятков и две единицы. Тринадцать умножаем на пять и делим на шесть, то есть двенадцать делим на шесть и умножаем на пять, получаем десять, остается единица, которую умножаем на пять, делим на шесть, но пять так и остается в остатке, удваиваем, получаем десять, прибавляем оставшиеся две единицы, получаем полную дюжину, итак – десять дюжин и еще одна, итого – одиннадцать дю...
- Все! – закричал Бертран, и железный слуга загудел, как охотничий рог. – Делай, что хочешь, только молчи, а то у меня совещание... то есть – совет... а ты мне мозги заплетаешь...
- Угу! Приказ понял, приступил к исполнению.
К утру монеты разложены на восемь маленьких кучек и одну большую, и Шверт, с покрасневшими от недосыпа глазами, выдает каждому из сопровождавших его орков жалованье, а остальное ссыпает в кошель, завязывает и пристраивает на пояс.
- Теперь мы с Лаэ идем в Штейнгеролл, а вы – как хотите, можете с нами. Работы хватит на всех, - повторяет он ту магическую фразу Бертрана, что когда-то чуть не привязала его к Уралтским пещерам. – Денег – тоже, - добавил орк от себя, справедливо считая, что подобное окончание лишь укрепит магию слова.

- Ну, и что, обманули? – интересуется Перси
- Нет, не обманули, но Бертран оказался прав.
- Но разве можно быть одновременно и честным, и бесчестным? – недоумевает Дорис.
- Иногда... Слушайте.

Дом достроен, мастера и рабочие, увязав денежки в пояса, расходятся. Восемь орков, бывших спутников Шверта, подходят к нему.
- Слышь, хозяин, мож, мы останемся – дом-то большой, грабителям какая приманка...
- Нет, не стоит, народу много – сами защитимся.
- Ну, как знаешь, как бы после пожалеть не пришлось.
Уходят.

Осенний вечер, в доме тепло и уютно, поленья в камине потрескивают, а Шверт сидит скорчившись, обхватив руками колени, и сквозь зубы ругается. Лаэ подходит, обнимает его за плечи.
- Что с тобой?
- Ой, дурак я, дурак, что пешком столько ходил... Болит – перемогаюсь, и дальше... А теперь, боюсь, как бы снова не обезножить. Ты совсем лечить не умеешь?
- Не умею. Моя специальность – овеществленное воображение, вторая реальность.
- Жаль. Придется на Распадок лезть... Там в тайнике есть какие-то склянки. Авось, что пригодится.

Виверны топчутся по краю расщелины, ворча и шипя друг на друга. И тут в одну из них летит камень. Сверху. Тварь оглядывается – никого. Снова камень – в другую. Эта подскакивает, хлопает крыльями и шипит. И опять первая вздрагивает от удара, но уж тут решает, что во всем виновата соседка, и с утробным ворчанием двигается на нее. Вторая хлопает крыльями, но не успевает взлететь – первая смыкает пасть на ее шее. И вот уже виверны дерутся, сцепившись, как бездомные псы, мартовские коты и бойцовые петухи, вместе взятые. Шверт тихонько поднимает голову над краем расщелины: зверюги заняты друг другом, можно идти. Вылезает. Никакой реакции с их стороны. Но разве он так просто уйдет, когда обеих тварей можно убить? Выхватывает меч и срубает голову той, которая сверху. Вторая, сбросив тело товарки, кидается на него. Увесистая каменюка проносится мимо Шверта и распластывает виверну на скальной площадке. Не успевает та скинуть со спины нежданную ношу, как лишается головы. Шверт вытирает меч от густой черной крови, но не успевает вложить его в ножны – еще одна крылатая тварь заметила в скалах живность и входит в пике.
- Лаэ, лети за подмогой! Быстро!

Кто-то продирается сквозь подлесок, позвякивая всякий раз, как ветка с размаху бьет его по боку. Железный слуга, кому же еще! Блестит, как надраенный котелок, вещает бертрановым голосом:
- Наконец-то нашел! Нет, чтобы предупредить, куда собрались, а еще лучше – с собой эту штуковину взять – ведь сама же идет, рук не оттянет! И куда вы теперь – ни оружия, ни вещей, ни припасов, ни денег... Ладно, вон, в занавеску увязано – все, что отыскал... Эти идиоты передрались, я им добавил... Переодевайтесь скорей, и пошли!
Только Лаэ начала развязывать узел, как опять затрещали кусты. Железный слуга подскочил и, заслонив собой эльфу и орка, принял боевую и оч-чень угрожающую стойку. Из подлеска вылезли шестеро подростков.
- Не гони нас, мастер Шверт...
- Мы – не так, как они...
- Мы – на твоей стороне.
- Выгонять тебя – несправедливо.
- Да, мы пойдем с тобой, и сами заработаем деньги. Много денег. Как ты.
Шверт покачал головой. Неожиданное и не слишком желанное подкрепление – как прокормить, прежде чем хоть чему-то полезному выучатся?

А тут – опять зашумело. Теперь уже вылезает с другой стороны знакомая нам компания – четверо ребят и девушка, что сопровождали Шверта в Венэю.
- Эх, и здорово же твой дом полыхает! Черепица трещит, во все стороны брызжет.
- Саура, вы откуда?
- А все оттуда... Припас был, вот и решили стать биваком поблизости, подождать, пока твои сограждане тебя не прогонят. Об заклад бились, когда это случится – до первого снега или после. Я проиграла... Теперь надо бы поскорей работу найти, а то насижусь я голодной...
- Не бойся, Саура, иди за меня замуж, – вставил веское слово крепыш Бронн. – Прокормлю.
- А дети пойдут – и детей прокормишь? Нет уж, сватайся, когда будет свой дом. Вот тогда и поженимся. Понял?
- Ясно... Мастер Шверт, а ты-то как думаешь – сможем столько добыть, ежели не разбоем?
- Д-думаю... см-можем... – Шверта уже вовсю трясло от яда виверны и в голове мутилось от жара, несмотря на все выпитые снадобья. Последнее, что он увидал прежде, чем потерял сознание, было отражение на выпуклом боку механического слуги языков пламени от разгорающегося костра.